Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

На этот вопрос можно было не отвечать, но Жихарев ответил – вяло помотал в воздухе широкой серой ладонью и сказал:

– Не приведи Господь, еще на курок нажмешь, продырявишь какого-нибудь быка, из этих… – Жихарев вздохнул и закончил фразу нехорошим словом. – Менты тогда примчатся и к тебе и ко мне. А сидеть… – Жихарев снова умолк и повозил полными сухими губами из стороны в сторону, – сидеть на старости лет очень не хочется.

– Но как же тогда… – Гордеев в красноречивом жесте вскинул над головой руку, – а звуковой эффект? Отпугивать лихоимцев чем я буду? Стуком приклада о собственную черепушку?

Жихарев вновь шумно, со свистом прогнал воздух сквозь ноздри, вздохнул?

– И это верно. – Пальцем, как крючком, поддел заусенец в ящике стола, с грохотом выдернул сам ящик. Внутри с чугунным недобрым звуком стукнулись друг о дружку патроны. Жихарев выгреб пять штук, подержал в руке, будто согревал заряды, и отдал Гордееву: – Держи. Только в людей не стреляй, понял? Иначе нам с тобою не сдобровать. Засудят. И тебя, и меня.

– Обещаю не стрелять… – тихо произнес Гордеев.

Жихарев знал своего соседа – если тот что-то обещает, то обещание свое обязательно выполняет. Даже если ему на хвост наедет бульдозер.

Гордеев относился к редкой категории людей, которые слова свои держат, чего бы это им ни стоило.

– Но если понадобится ударить поверх голов, либо под ноги – ударю, – добавил Гордеев. – Ладно?

Вновь повозив сухими губами из стороны в сторону, Жихарев крякнул, выбивая в кулак хрипоту:

– Это нежелательно… Но… – Он резким движением откинул руку в сторону, сжал пальцы в кулак – жест был призывным. – В общем, ты сам все понял.

– Понял, – ощутив, как тепло начало натекать ему в виски, – оно заполняло выемки, звонко стучало в черепе, – прежним тихим тоном произнес Гордеев, сглотнул твердый горький комок, вновь возникший в горле, подкинул в руке ружье, ловко поймал – с этой старой двухстволкой он почувствовал себя увереннее. – Вообще, ежели что, я тебя не выдам – сам умру, но ни за что не скажу, что взял у тебя ружье. Никто ничего не узнает.

Он был полон решимости бороться, защищать себя, защищать Почемучку, защищать дом свой, крышу над головой, очаг, жизнь их общую с сыном. Почемучка вернул ему уверенность в себе (как, собственно, и Жихарев), Гордеев ощутил острую необходимость бороться и пойти, если понадобится, на крайние меры, – и он на них пойдет… Конечно, Жихарева при этом он ни в коем разе не будет подставлять – упаси Господь!

Жизнь для него как будто начиналась сызнова.

А с другой стороны, он может действительно сорваться и загнать в ружье патроны с дробью – Порхадзе ведь выведет из равновесия кого угодно, даже бегемота, выигравшего очередную партию в шашки у слона и оттого очень радостного…

Гордеев попытался уснуть, ворочался беспокойно, но так уснуть не сумел – не получилось. Рассвет он встретил в кухне, сидя у холодной плиты и поглядывая в окно. Ружье он держал на коленях.

Порхадзе пришел в десять утра, ярко разряженный – в красном клетчатом пиджаке и синих полосатых брюках, в ботинках, сшитых из дорогого вишневого опойка, с длинными, задирающимися вверх носами. Сзади у него стояли двое быков – дюжих, с железными челюстями и одинаковыми, крохотными, будто бы вырезанными из свинца глазками.

Открыв дверь, Гордеев поспешно отступил назад – боялся, как бы быки не рванулись в квартиру, не выломали ему руки, ощутил, как по лицу, по коже щек, по лбу и шее поползли крохотные мошки. Пшено какое-то, а не мошки.

– Ну что? – небрежным тоном спросил Порхадзе. – Вещички свои собрали.

– И не подумаю собирать.

– Да-а-а? – с неожиданным интересом протянул Порхадзе. – Что, разжились где-то деньгами?

– Нет, пока не разжился.

– Напрасно. Мы вас сегодня выселим.

– Не посмеете!

– Еще как посмеем. – Порхадзе усмехнулся и, дернув шеей, словно бы ему что-то давило на кадык, повернулся к быкам, призывно щелкнул пальцами.

Гордеев поспешно отступил назад, подхватил ружье и ловко, точно, короткими движениями загнал в черные круглые провалы дула патроны и с масляным клацаньем сомкнул стволы.

Выставил перед собой ружье и предупредил:

– Только пусть попробует кто-нибудь из вас переступить порог… Буду стрелять!

Вид у него был такой решительный, что быки разом сделались меньше в росте и попятились. Им захотелось побыстрее уйти из этого дома…

2005 г.

Ордена возвращаются

Харбин в прошлом был городом сугубо русским и построен был русскими людьми, тут много зданий и церквей, которые умеют возводить только в России, по-русски разлинованы улицы, здесь русским даже солнышко кажется, оно сильно смахивает на какое-нибудь красноярское или серпуховское, и оттого также кажется русским…

Когда-то город был центром КВЖД – железной дороги, построенной в Китае русскими людьми на русские деньги, здесь после Гражданской войны осела белая эмиграция, рестораны харбинские хорошо помнят надрывные песни Вертинского и саксофон Эдди Рознера, воскресные выезды на берег Сунгари с кожаными холодильниками, туго набитыми едой, с накрахмаленными скатертями, походной серебряной посудой и вкусными фруктовыми винами, которые в России никогда не были популярны, а вот в Китае, благодаря японцам, популярность обрели необычайную…

Но то было когда-то, а сейчас в Харбине живет не более десятка русских людей. Кто-то умер, кто-то, выдавленный «культурной революцией», был вынужден уехать и ныне обитает в Австралии или же в Штатах, кто-то вернулся на родину, в Союз, и тут же, прямо из уютного мягкого вагона международного класса был переселен в «черный воронок» и отвезен в камеру-предвариловку, из которой прямая тропка уводила в царство зэков – в сибирский или дальневосточный лагерь, опутанный колючей проволокой.

Турмов Геннадий Петрович, мой добрый владивостокский товарищ, много раз бывал в Харбине – бывал и по делам научным, поскольку имя его, профессора, ученого, хорошо известно в Китае (впрочем, замечу – не только в Китае), и делам вузовским (Геннадий Петрович – ректор Дальневосточного государственного технического университета – заведения среди молодежи и приморской интеллигенции очень популярного), и по делам пресс-клубовским, поскольку возглавляет местный филиал этой столичной структуры…

Был он всегда доброжелателен, не умел сердиться – редкая черта для человека с таким высоким положением, знал множество китайских, японских, малазийских, филиппинских и прочих анекдотов, в любой компании очень быстро становился центром внимания.

В харбинской поездке он был у нас главным, мог поставить в угол любого члена делегации, на завтрак лишить темных куриных яиц, сваренных в