Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

себе в окнах распахивались форточки, нахваливал совершенно искренне: «Ай да вырезка! В Москве такую днем с огнем не найдешь – не умеют делать» – на деле же оказывалось: это вовсе не говядина, а блюдо типично вегетарианское, растительное, приготовленное из орляка – дальневосточного папоротника и местных трав и корешков.

Точно так же искусный повар может приготовить из трав рыбу, омлет, печенную баранину в сухарях, ягненка в чесночной заливке, осетрину в кляре и японский суп «том кха»… Впрочем, по японской кухне специалистов в Китае мало, не хотят они этим заниматься – и понятно почему.

Перед самым отъездом, примерно за день (после этого времени оставалось только на укладку чемоданов), Турмов задумчиво поскреб пальцами гладкий, по-адмиральски чисто выбритый подбородок и сообщил, что он хочет сходить в металлический ряд, где торгуют старыми монетами, медалями, значками, миниатюрными изваяниями прошлого, скульптурными изображениями богов и божков, зверей, драконов, знаменитыми перламутровыми и костяными веерами…

– И вообще, торгуют не только этим, но и изящными предметами, которые могут украсить любое жилье, облагородить мебель, начиная с прихожей, кончая кабинетом – и письменный стол, и вешалку, и книжные полки, и тумбочку для хранения башмаков.

Естественно, все мы захотели составить Турмову компанию – он-то, в отличие от нас, в Китае был своим человеком и ведал то, чего совсем не ведали мы.

На улице сияло безмятежное солнце, по воздуху, будто в пору бабьего лета, носилась золотистая паутина – видимо, здесь существовало специальное расписание для ее полетов, как и для перемещений радуги и солнечных бликов, и вообще, дела сказочные были закручены на совершенно иные сюжеты.

Метрах в тридцати от нашей гостиницы, в тени богато расцвеченной шариками пуха гряды молодых деревьев яншу, стоял нищий и играл на тыкве.

Сухая, довольно крупная рыжая тыква, на которую были натянуты две струны, издавала громкие бодрые звуки, словно бы ее владелец собирался совершить поход во Вьетнам или в Индию, теперь вот он озаботился вопросом кислых щей – где достать чугунок этого варева, и звуками тыквы собирал людей себе в помощь.

Увидев нас, музыкант что-то прокрутил в своей голове, прогнал через черепушку, как через кофейный агрегат, пару-тройку мыслей и пришел к выводу, что ему с нами не по пути.

Осознав это, нищий оборвал свою незатейливую игру на полузвуке, на полуноте, хотя ноты были ему знакомы не больше, чем письменность ацтеков, сунул тыкву под мышку и исчез, будто дух, у которого дома образовались некие непредвиденные неприятности… Только листва на молодых кустах яншу безмятежно зашелестела, да тихо зажужжали пчелы.

Лавок, где продавали старинные вещи, оказалось несколько, все – неприметные, без рекламных иероглифов и броских изображений снаружи, простенькие, с облупленными стенами, но очень привлекательные внутри, с латунными и бронзовыми скульптурами священных львов и драконов, уже многие века считающихся в Китае символом власти, величественных монахов и охотников, знахарей и воинов, с полками книг (в том числе и цитатников Мао) и большими пластмассовыми конвертами, разбитыми на кюветки, в которые помещены монеты разных китайских династий и административных провинций.

Хозяин лавки – маленький, шустрый, с ухоженной бороденкой из трех смоченных ароматным цветочным маслом волосинок, очень говорливый, увидев, как я машинально устремился налево, где были выставлены монеты, тут же подхватил пару крупных, размером с царский рубль монет и ловко пристроил одну из них на левой руке, на ногте большого пальца, затем тихонько тюкнул по ней другой монетой.

В воздухе возник дрожащий, очень тонкий и приятный звук. Монета пела.

Но это было еще не все. Когда пение монеты затихло, хозяин подул на нее – всего-навсего подул, и это незначительное движение воздуха вновь родило трогательное тонкое пение. Признаться, я таких фокусов не встречал нигде. И никогда ранее, вот ведь как.

Но Турмова ни монеты, ни скульптуры, ни звонкие бронзовые символы императорской власти, выставленные отдельно, не интересовали совершенно.

Интересовало совсем другое – советские ордена: некоторые совсем новенькие, начищенные – значит, привезенные из России внуками тех, кто эти ордена заработал в СССР, трудом тяжелым либо ратной доблестью, – может быть, даже кровью своей на фронте; а потомки их, родства не помнящие, совесть потерявшие, для того чтобы сходить пару раз в ресторан, сплавили ордена стариков барыгам, те же переправили награды в Китай, на продажу; другая категория наград была изъята из могил здесь, в Китае, – выкопана в тех местах, где шли тяжелые бои с японцами.

Медали, выкопанные из могил, разительно отличались от тех, что были привезены «благодарными потомками», набить бы наследникам морды – их можно было распознать без всяких инструментов.

Турмов взял в руки одну такую медаль, самую популярную, кстати, на фронте, – «За отвагу»; серебро самой медали нисколько не потемнело – вот что значит благородный металл, а сама колодка, обтянутая муаровой лентой, – верхняя часть, сделалась жемчужной, поблескивала печально и тускло: ее покрыл могильный пат… Это был налет времени.

Раньше могилы наших солдат в Китае никого не интересовали, теперь на них обратили внимание современные мародеры.

Впрочем, наши московские мародеры, молодые ребята, торгующие наградами родных дедов, много хуже, чем мародеры здешние, живущие в Харбине, в Нанкине или в маленьком Ачхене, – городке, пропитанном запахами древностей, хранящем старые пороховые пушки, из которых императоры стреляли в воздух разноцветными огнями-фейерверками, и вечные зеркала, помогавшие людям за десять – пятнадцать километров передавать из одной китайской крепости в другую худую весть: в степи появились враги…

В лавке выяснилось, что Турмов взял в поездку всю свою зарплату, только что полученную в университете (немаленькую, ректорскую), ничего, ни одной копейки дома не оставив, – и делал он это не впервые, и раньше выкупал ордена в лавках и отвозил их назад, в Россию, сдавал в музей, открытый при университете несколько лет назад.

Очень быстро этот музей, занимавший здание около станции фуникулера, превратился в дом музеев, поскольку в нем находился и собственно музей ДВГТУ, и музей дальневосточных вузов (к слову, университет объединил под своей крышей двадцать четыре вуза), а также музеи изобразительных искусств, старой книги, исторический, флотский – все они, благодаря Турмову, сумели разместиться под одним кровом и жили очень дружно, ходили друг к другу пить чай и устраивали общие застолья.

Но вернемся к орденам. Шустрый хозяин лавки, пощипав пальцами напомаженную бороденку, неожиданно проворно отпрыгнул к Турмову – наконец-то он распознал, кто главный покупатель в нашей компании.

На прилавке были выложены для продажи следующие ордена: орден Суворова третьей степени, считающийся полководческим; орден Богдана Хмельницкого – кстати, очень редкий, его мало кому вручали на фронте;