Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

Паспорт японцы не нашли, Фросе повезло, она вновь вышла на работу в аптеку, вновь получила хлебные карточки.

Китайцы же, живущие рядом, продолжали страдать. Каждый год они с нетерпением ожидали весны. Весна была для них спасением – на земле появлялась съедобная зелень, которую можно было варить, тянулась к солнышку, росла, китайцы ее собирали, смешивали с неочищенным гаоляном и готовили кашу.

Блюдо это, знакомое нищим китайцам с детства, спасало людей. Очищенный же гаолян был для них дороговат и, надо заметить, желанен, как лакомство: с толком сваренный, он по вкусу очень напоминал гречневую кашу.

По улицам, брякая винтовками, расхаживали патрули, останавливали жителей, передергивали затворы, требовали предъявить документы… Если кто-то из китайцев не возвращался домой, родственники не искали этого человека – бесполезно.

Когда сотрудники КВЖД получили возможность вернуться в Россию, Фрося Никифорова не смогла поехать – сильно заболела мать, ее надо было лечить, вытягивать с того света на этот, без дочери она бы загнулась. Так и пришлось аптекарше остаться в Китае, она думала, что задержка та – явление временное, завтра, максимум послезавтра мать поднимется на ноги и они уедут в родные края вдвоем, но надежда так и осталась надеждой: Ефросинья Андреевна застряла в Китае на всю оставшуюся жизнь.

Теперь выбираться было поздно.

Чего только не познаешь, сидя в такой каморке, как бабы Фросино жилье, – комната размером четыре метра на четыре, расположенная на многолюдной улице Сушиудацде, в треске машин и мотоциклов, в криках прохожих видела очень многое и пережила многое… Вместе с людьми.

Жили тут – ни в сказке сказать, ни пером описать. Тосковали по России, плакали, горевали, кое-кто даже револьвер брал в руки, чтобы застрелиться…

Русский человек, как известно, любит русскую еду – картошечку, селедочку, стопку холодной водки к борщу… Если картошку можно было достать в Харбине или вырастить, водку купить в магазине Чурина, известного дальневосточного купца, то с селедочкой было хуже.

Китайцы вообще не знали, что такое селедка, не было у них такого понятия, не ловили они эту рыбу, поэтому хоть всю страну обшарь, ни одного селедочного хвоста не отыщешь.

Тот запас, который имелся у Чурина, вскоре иссяк, остались только бочки с рассолом. В двадцать третьем году этот рассол начали продавать – наверное, от селедочной безысходности…

И люди мигом выстроились в очередь – рассол с картошечкой был объедением: дух-то селедочный в нем остался… Вкусно! Смочишь кусок хлеба в рассоле и заешь им картошку. Невероятно! Райский вкус, вызывающий слезы, – сразу вспоминаются старые времена, Россия… Задохнуться можно!

Что же касается голода при японцах, то не только голодно было, но и холодно. Чтобы хоть как-то согреться и выжить, всеми правдами и неправдами добывали примитивные печки, сделанные из ведер, которые японцы называли хибачи; в них бросали ветки, щепки, мусор, который мог гореть, и обязательно брикет древесного прессованного угля (продавался тогда такой, с мелкими дырочками по всему брикету, словно бы иголками истыканный), он и помогал огню разгореться.

Вот хибачи разгорались и ведро начинало гудеть, как настоящая печка, в каморке делалось уютно, мать оживала…

Когда мы уходили от Ефросиньи Андреевны, отец Алексей со смущенным видом протянул ей двести юаней – было бы больше, дал бы больше, но больше не было – не получалось никак.

– А у вас-то, у самих-то, деньги есть? – обеспокоенно спросила баба Фрося, в этом простом вопросе была вся она, заботливая душа, привыкшая для других делать больше, чем для самой себя, начала похлопывать по постели руками – хотела чего-нибудь найти и подарить гостям на память, но под руками ничего не оказалось, да и не видела она, все перед ней расплывалось.

Лицо бабы Фроси сделалось расстроенным.

– У нас все есть, Ефросинья Андреевна, – сказал ей Турмов, погладил по плечу, – абсолютно все, не тревожьтесь, пожалуйста. А вот это вам… гостинец с родины. – Он положил на столик, стоявший рядом с кроватью, два кулька. – К чаю… Специально.

На лице бабы Фроси появилось новое выражение, какое-то жалобное, тающее, она явно хотела бы уйти вместе с нами, улететь в Россию, приложиться руками, лицом к земле нашенской, общей – где-нибудь во Владивостоке или Находке, ощутить, чем она пахнет, всплакнуть, но не было дано. Да и родные могилы у бабы Фроси находились не в России, а здесь, в Китае.

Воздух за окном тем временем сделался рябым, пошел темными пятнами, то возникающими, то исчезающими, вольно плавающими по пространству, на улице зажглись фонари, вокруг фонарей тут же закружилась всякая крылатая мелочь – мотыли, ночные бабочки с ажурными серыми крыльями, жуки и насекомые, похожие на луговых кузнечиков с длинными циркулеподобными ногами и планирующим оперением, разная мелочь типа садовых мух и тонкоголосых майских жуков.

День был душный, все, что набралось в воздухе, весь жар и мусор, все ароматы – все это сбилось в огромный клубок, в плотный, почти не имеющий прорех и щелей стог, рубашки наши быстро потемнели от пота… Надо было возвращаться в гостиницу – завтра в Харбинском политехническом институте должна будет состояться общая топтучка – «круглый стол» на тему, которая интересна и китайцам и русским – что нас ждет в ближайшем будущем? И не в самом ближайшем – тоже…

Когда от мероприятий, которые были внесены в план, не осталось ничего, все пункты были выполнены и соответственно, – как сопутствующее действие, – глотки охрипли, голоса сорваны, остатки волос выдраны в спорах, в вечерних бдениях за столом выпито столько сока (причем не только син-жень лю) и чая, и вообще, нанесен серьезный ущерб экономике Китайской Народной Республики, в программе наскребли немного времени, чтобы прогуляться по Харбину, а также познакомиться с местными магазинами – ведь для домашних надо было купить подарки… Ну, и надо было посетить какой-нибудь популярный ресторанчик.

Кухня китайская – штука, конечно, потрясающая, это сказка, вызывающая восторг и удивление. В Харбине даже бытует выражение: «У хорошего повара в еду идет все, кроме еды и ее отражения в воде. В результате получаются фирменные блюда». А фирменное блюдо – это самое коронное и вкусное изделие у всякого повара, оно всегда бывает с выдумкой, с загадкой, со своим таинством…

У нас тоже было – иногда подавали что-нибудь мясное, под благоухающим соусом, приготовленное из говяжьей вырезки, клиент (этакий гурман-ротозей типа меня) наворачивал все, что было в тарелке, с такой скоростью и силой, что от треска, раздающегося за ушами, сами по