Сначала женщины и дети - Алина Грабовски

– Марина из «Малланиз» – это она, – объясняю я.

– Кто?

– Розочка. – Я зову Марину Розочкой, потому что она злоупотребляет румянами.

Лайла откидывает голову и стонет.

– Господи, почему в этом городе все друг друга знают?

Марина сидит за кухонным столом, опустив на него голову. До жути хочется закурить; тут до меня доходит, что я взрослая и могу курить, когда хочу. Лайла идет наверх, в душ, и, когда скрывается за дверью, Марина поднимает голову.

– Ненавижу чай, – говорит она. – И я не знала, что ты живешь с мисс Лайлой.

Я лезу в свой тайник в глубине ящика с ножами и достаю пачку сигарет.

– Взрослые живут вместе, если они бедные.

Марина закатывает глаза.

– Ты не бедная.

– Мы же вместе работаем, сама знаешь, какие в «Малланиз» зарплаты. – Я сажусь рядом. – Есть зажигалка?

– Мне семнадцать, и это твой дом.

– И что? Ты же подросток, по-вашему, курить круто. – Незажженная сигарета трясется в дрожащих пальцах. Я посасываю фильтр и вглядываюсь в лицо Марины. Оно бесстрастно и непроницаемо.

Но она облегчает мне задачу.

– Не спросишь, почему я здесь?

Фильтр уже промок.

– Почему ты здесь?

Она глубоко вздыхает, судорожно втягивая воздух ноздрями. Открывает рот и хочет что-то сказать, но у нее вырывается лишь сдавленный вдох, будто невидимая рука схватила ее за горло. Она упирается руками в край стола и держится за него для опоры.

– Я просто не могу. Серьезно. Я как будто физически не могу об этом говорить.

Она кладет лоб на стол и начинает плакать. Я касаюсь ее лопаток; с каждым судорожным вздохом пальцы вздымаются и опускаются. За спиной скрипят ступени. Я не поворачиваюсь, но знаю, что Лайла стоит на лестничной площадке, замотав голову полотенцем, и слушает. Свет проникает сквозь окно на кухне и освещает Маринин пробор, жирные подростковые волосы с чешуйками перхоти. Одна ее рука лежит рядом с кружкой, пальцы растопырены. Ее ногти коротко и практично подстрижены, но под ногтями грязь и еще что-то темное. Ты переживешь, хочется сказать мне, но я не могу себя заставить.

Я тихонько беру ее за подбородок и ласково поворачиваю к себе ее голову.

– Сейчас ты расскажешь, что случилось, а я помогу тебе решить, что делать. Хорошо?

Она поднимается и откидывается на спинку стула. Стул скрипит. Она покачивает головой: вроде кивает.

– Готова? – спрашиваю я.

– Нет. – Она вытирает глаза рукавом футболки. – Но все равно расскажу.

Марина

Если хотите знать, что случилось, сперва послушайте мою сказку.

Давным-давно на окраине Нэшквиттена жил-был отец с двумя дочерьми, и звали их Ребекка и Эбигейл. Отец работал смотрителем маяка, следил, чтобы суда безопасно заходили в гавань и огибали скалы. Как-то раз ему пришлось поехать в город за провизией, а сестры остались на маяке за старших.

Мать рассказала нам с сестрой эту сказку, когда мне было семь или восемь лет. Она велела слушать внимательно, потому что это случилось на самом деле. Но мне казалось, что на самом деле такого произойти не могло, поэтому я все время прерывала ее рассказ и твердила, что этого не может быть. Когда дело дошло до «и стали они жить-поживать и добра наживать», я буркнула, что не стали, потому что их на самом деле не было, а моя младшая сестренка Хелен недовольно прищурилась и воскликнула: вечно ты все портишь!

Заткнись, дура, ответила я, и она заплакала. Мама велела не грубить сестре, а я сказала, что не стала бы грубить, не будь Хелен такой дурой. Тогда Хелен завыла, что она не дура, а я сказала: естественно, какая дура признается в своей глупости. Мама посмотрела на меня предупреждающим взглядом, но я продолжила: по- твоему, она умная? Тогда мама отправила меня в ванную и велела сидеть там, потому что я злая девочка. Твоя сказка враки! – выкрикнула я и треснула дверью ванной, да так сильно, что мне на голову упало полотенце с вешалки.

А какая разница? – спросила мама позже, когда мне разрешили выйти из ванной и лечь на ее кровать. Она сидела и гладила меня по голове; ее пальцы пахли чесноком, так как на ужин она резала чеснок.

Что какая разница?

Враки это или нет.

Но ты же сказала, что это случилось на самом деле!

А если я врала? Историю это не изменит.

У меня возникло подозрение, что она пытается меня подловить, и я ударила ее по руке. Изменит, сказала я.

Тигриску, прошептала она; это означало «тигренок», так звала меня бабушка. Люди врут гораздо чаще, чем ты думаешь.

Но кто-то же не врет?

Она улыбнулась и ответила: все зависит от человека.

Ребекка и Эбигейл приготовились нести наверх китовый жир, как вдруг услышали звуки вдалеке. Они вышли на причал, дошли до самого края, прищурились и вгляделись в туманный горизонт над волнами. Там из серой дымки проступили очертания военного корабля.

Я даже не люблю вечеринки, особенно на стройке, где из стен торчат гвозди. Чтобы расслабиться, я всегда слишком много пью, а когда расслабляюсь, ко мне подсаживаются ботаники, и приходится с ними говорить. Так я и оказалась с Люси наверху: мы стояли у оконного проема, куда еще не успели вставить стекла. Мы вместе ходили на продвинутую алгебру, и у нее была привычка тянуть руку и задавать лишние вопросы, чтобы доказать, как хорошо она понимает ту или иную тему. Ее мотивация всем была понятна: она хотела, чтобы ее принимали всерьез.

– Ты зачем вообще сюда пришла? – кричу я, пытаясь перекричать музыку. Я честно думала, что Люси ненавидит вечеринки.

– Решила попробовать новое, – кричит она в ответ. – Я сегодня не Люси.

Значит, решила притвориться девчонкой, что ходит на вечеринки одна? – А где София? – спрашиваю я и оглядываюсь. Я не смогла бы ее увидеть, даже если бы постаралась: кругом толпа, все лижутся и трутся друг о друга. У меня не было парня с прошлого лета – тогда мы недолго встречались со спасателем из «Рыцарей Колумба», – но, возможно, сегодня все изменится. Сегодня здесь все собрались. И почему бы и нет, школьный год почти закончился, погода отличная, а в винном магазине Джонни снова начали принимать наши липовые удостоверения личности, хотя прошлым летом не принимали. На вечеринку явились даже призраки: бледные девчонки, которые всегда ходят в черном и вечно хихикают над мемами, показывая их друг другу на телефонах или ноутбуках. Эмма