Сначала женщины и дети - Алина Грабовски

– Хватит, – отвечаю я, пожалуй, слишком грубо. Она отдергивается, как от удара. – Лив, – обращаюсь я к ней, но она уже повернулась к Люси.

– А ты не ушиблась? – спрашивает она. У меня нет сил с ней спорить; я просто отхожу от края и перевожу дыхание. В горле застрял комок, мне не хватает воздуха; я иду по залитой водой террасе. Наклоняюсь, чтобы попробовать глубоко вздохнуть, и тут слышу этот звук. Что-то царапает по дереву, как будто собака с длинными когтями бежит по паркету. Девчонка в дверях отталкивает парня и кричит: «Держи ее!»; все смотрят в ту сторону, включая меня. Девчонка показывает куда-то мне за спину. Моя голова поворачивается за ее пальцем, будто тот светится и указывает мне путь.

Капли дождя замирают в воздухе, глохнет музыка, пот застилает мне глаза. Кричит Оливия. Я не успеваю моргнуть, как Люси исчезает.

Сестры в растерянности переглянулись. Корабль приближался; его очертания становились четче. Надо им сказать, выпалила Эбигейл. Она была всего на год младше сестры, но эта разница все решала. Окружающие ее не замечали. Сказать кому? – неуверенно спросила Ребекка. Ее нельзя было упрекнуть в робости, но в затруднительных ситуациях уверенность быстро ее покидала. Она никогда не была лидером.

Мы выгибаем шеи, будто хотим убедить себя, что не видели того, что видели, будто надеемся, что она все еще стоит над обрывом, обжимая пальцами ног дощатый край, и наши жизни секунду назад не изменились навсегда.

– Блин, – произносит кто-то. Музыка гремит, басы пробирают до костей.

– Не смотри вниз, – говорю я Оливии.

Мы все одновременно срываемся с места.

Не помню, как я попадаю вниз, как толкаю дверь и спускаюсь к ней, но она там, и ее грудь залита кровью, вязкой и почти черной. Она упала в пустой бассейн; вокруг ее тела собирается лужица дождевой воды. В волосах сосновые иголки. До меня постепенно доходит, что я увидела: я чувствую запах свежего бетона и металлический привкус крови. Но ужас накатывает медленно, как стекающий мед.

Я поднимаю голову и окидываю взглядом стоящих на бортике наверху: кольцо мокрых лиц, застывших в нерешительности. Они колеблются и не знают, то ли им хочется посмотреть, что случилось, то ли отвернуться и не смотреть. Дождь отскакивает от дна бассейна, звук капающей воды смешивается с шумом прерывистого дыхания сотни людей. Воздух загустел и нагрелся. Я вдыхаю и будто дышу над кастрюлей с паром.

Я выкрикиваю имя Оливии, и мой голос их пугает. Кто-то бросается бежать. За ним следующий. Подростки разбегаются в стороны, как олени, несущиеся через лес; они наступают в лужи и забрызгивают друг другу ноги. Вокруг темно, не считая мигающего стробоскопа и сломанного проектора, который кто-то принес, чтобы проецировать калейдоскопы на деревья. В сменяющих друг друга цветных бликах я вижу полуосвещенные лица знакомых. Стоя на дне бассейна, зову их, чтобы они ей помогли: «Позовите на помощь, пожалуйста!» Я почему- то верю, что они бегут за помощью и скрываются в зарослях, чтобы нас спасти.

Тогда-то я и обнимаю Люси и начинаю рассказывать ей про Эбигейл и Ребекку. Ее тело тяжелое и теплое, как у моей бабци [14], когда та болела. Она попросила лечь рядом с ней на больничную койку, потому что, по ее словам, забывала, что у нее есть тело, если некому было ей об этом напомнить. Когда она умерла, мама сидела в углу палаты на маленьком стульчике, но я лежала рядом с ней, свернувшись калачиком и взяв ее за руку, пока медсестра не попросила меня уйти. Расскажи мне сказку, были ее последние слова, но мне ничего не пришло в голову, и я лишь ответила: я тебя люблю. Впрочем, большинству из нас другой сказки и не надо. Бабушка казалась довольной.

Тут Эбигейл осенило. Иди за мной, произнесла она, и сестры бросились к маяку. В гостиной у них хранились дудочка и барабан, они иногда играли после ужина. Они вернулись на край причала с инструментами, запыхавшись от бега. И что теперь? – спросила Ребекка. Давай играть, ответила Эбигейл.

Проходит время; даже не знаю, сколько именно. Бассейн наполняется дождевой водой, уже она доходит до щиколоток. Я пытаюсь не замечать ее цвет. Скоро придется перебраться в сухое место и взять с собой Люси. Я не смогу вечно ждать.

Тело Люси обмякло. Будто что-то жизненно важное улетучивается из нее вместе с кровью, сочащейся из раны. Я слышу, как наверху хлопают листы теплоизоляционной фольги и катаются по полу пустые пивные бутылки. Неужели так сложно позвонить в Службу спасения? Мой телефон в кармане у Оливии, на платье карманов нет.

– Помогите! – кричу я. – Помогите нам! – Голос отскакивает от бетонных стен бассейна, и эхо возвращается ко мне.

– Эй, эй! – я пару раз ударяю Люси по щекам, и те розовеют. Ее глаза закрыты; пытаюсь открыть их, поддев ногтями веки. – Слушай меня, ясно? Сказка еще не закончилась. Ты же хочешь узнать конец?

Я ощущаю странную взбудораженность, как в тот раз, когда понюхала •••••• на школьном балу: сердце будто стучит где угодно, но не в груди, в самых разных частях моего тела, а на месте сердца зияет открытая рана, затягивающая меня, как водоворот.

Я зову Оливию. Выкрикиваю ее имя, и наконец в лесу слышится треск; кто-то бредет сквозь заросли, ломая ветки. Я поднимаю голову и вижу вокруг непроглядную тьму: видимо, проектор накрылся от дождя. Наконец на краю бассейна вспыхивает маленький огонек, и я вижу за ним Оливию с телефоном в руках.

Она сползает по стенке бассейна, придерживаясь рукой за бортик. На ней розовое мини-платье, ноги босые.

– Черт, – произносит она и встает рядом с нами. – Нам кранты.

Эбигейл ударила в барабан, а Ребекка поднесла к губам дудочку. Дома они всегда старались не шуметь, но сейчас им было незачем себя сдерживать. Еще никогда они так громко не играли; шум стоял такой оглушительный, что британские солдаты с приближающегося корабля замерли, услышав его. Они нас видят! – выкрикнул один солдат, и матросы на палубе запаниковали. Что же делать? – спросил капитана старпом. Капитан подергал бороду, прищурился и посмотрел вдаль, но увидел в подзорную трубу лишь воду и туман. Звучит как целая армия, рассудил он. Старпом кивнул. Да, сэр.

Налетает ветер, и я вдруг чувствую и