Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

– Ничего серьёзного. Просто прикладывайте к голове лёд. Ну и обеспечьте ребёнку покой, – ответил С. и отправился домой.

Я работал допоздна, закончил только около часу ночи, и выходя из уборной, услышал какой-то стук с тёмной кухни.

– Кто там?

– Это я, – послышался голос матери.

– Что ты делаешь?

– Колю лёд.

Мне стало стыдно за своё легкомыслие.

– Что же ты свет не включила?

– Да я так, на ощупь.

Я всё-таки зажёг свет. Мать стояла в ночном кимоно, подвязанном тонким поясом, и неуклюже орудовала молотком. Выглядела она до неприятного жалкой. Омытый водой лёд поблёскивал в электрическом свете.

На следующее утро у Такаси температура поднялась выше тридцати девяти. Утром опять зашёл С., а вечером с моей помощью сделал ещё одну клизму. Я надеялся, что слизи станет меньше, однако, заглянув в горшок, обнаружил, что её гораздо больше, чем прошлым вечером.

– Как много! – невольно вскрикнула жена, позабыв, наверное, что она уже не школьница и кричать так громко даме не пристало.

Я перевёл взгляд на С.

– Уж не дизентерия ли?

– Нет, не она. До отлучения от груди это маловероятно, – на удивление спокойно ответил он.

Проводив С., я засел за свою обычную работу. Тогда я писал рассказ для специального выпуска журнала «Сандэ майнити». Сдать рукопись нужно было уже завтра утром. Вдохновение меня не посещало, однако я продолжал через силу водить пером по бумаге. Плач Такаси меня чрезвычайно нервировал. Мало того, стоило ему затихнуть, как начинал рыдать старший сын, четырёхлетний Хироси.

Впрочем, не только это выбило меня из колеи. Днём ко мне явился незнакомый молодой человек – как выяснилось, просить денег.

– Я зарабатываю физическим трудом. Вот рекомендательное письмо от господина К., – заявил он без предисловий.

У меня в кошельке нашлось всего две-три иены, поэтому я отдал юноше две ненужные книги и предложил их где-нибудь продать. Он внимательно изучил выходные данные, а потом спросил:

– Здесь написано, что книги не предназначены для продажи. Смогу ли я за них что-то выручить?

Я смутился, но ответил, что продать их, вероятно, можно.

– Что ж, тогда я попробую. До свидания! – с сомнением сказал он и ушёл, не сказав ни слова благодарности.

Вечером С. снова сделал клизму. На этот раз тёмной слизи было намного меньше.

– Вот видите, сегодня совсем мало, – объявила со значительным видом мать, которая принесла тёплую воду, чтобы помыть руки.

Я тоже если не окончательно успокоился, то почувствовал облегчение. Тому способствовали не только результаты процедуры, но и то, что цвет лица у Такаси стал нормальным, а сам он не капризничал, как бывало всегда во время болезни.

– Вероятно, завтра спадёт жар. Рвоты нет – тоже хороший знак, – с удовлетворением сказал С. матери и принялся мыть руки.

Когда я на следующее утро открыл глаза, тётушка в соседней комнате уже убирала москитные сетки. Кольца сеток звенели, заглушая её голос, и я разобрал только «малыш Така».

– Что там с Такаси? – лениво проговорил я, ещё не совсем проснувшись.

– Ему стало хуже. Надо класть в больницу.

Я сел на постели, чувствуя растерянность, – вчера Такаси ведь шёл на поправку.

– А где С.?

– Он уже приехал. Вставайте скорее.

Лицо у тётушки показалось мне до странного напряжённым, словно она старалась скрыть беспокойство. Я сразу пошёл умываться. В небе бродили тучи, и погода стояла какая-то гнетущая. Я зашёл в ванную – в ушате для умывания плавали две кем-то небрежно брошенные дикие лилии. Мне показалось, что их запах и коричневая пыльца прилипают к моей коже.

Всего за одну ночь у Такаси запали глаза. Мне рассказали, что утром, когда жена хотела взять ребёнка на руки, голова у него запрокинулась, а потом его начало рвать чем-то белым. Сейчас Такаси непрерывно зевал, что тоже, похоже, было плохим симптомом. У меня вдруг сжалось сердце от жалости и в то же время стало не по себе. С. молча сидел у изголовья детской постели с незажжённой сигаретой во рту. Взглянув на меня, он сказал:

– Я хотел бы с вами поговорить.

Я отвёл его на второй этаж, и мы уселись друг против друга у остывшей жаровни.

– Думаю, жизни ребёнка ничто не угрожает, – начал С. У Такаси, мол, сильное расстройство желудка, поэтому надо обязательно поголодать два-три дня. – Думаю, будет лучше на это время положить его в больницу.

Состояние Такаси представлялось мне значительно тяжелее, чем говорил врач. Мелькнула даже мысль, что в больницу ехать уже поздно, однако предаваться отчаянию времени не было, и я попросил С. поскорее отправить туда Такаси.

– Что ж, тогда отвезём его в больницу У. Это недалеко от вашего дома, будет удобно.

Не притронувшись к предложенному ему чаю, С. пошёл звонить по поводу госпитализации. А я тем временем позвал жену и велел им с тётушкой ехать вместе с ребёнком.

Я же в тот день принимал гостей. Только утром пришли сразу четверо. Ведя с ними беседу, я невольно думал о том, как жена и тётя сейчас в спешке собирают ребёнка в больницу, и вдруг почувствовал что-то вроде песчинки на языке. Сначала я решил, что это кусочек пломбы, – я недавно ходил лечить зуб. Хотел потрогать его пальцем, но зуба не нащупал. Меня охватил суеверный страх. Однако я продолжал курить и обсуждать с гостями слухи о том, что сямисэн, принадлежавший когда-то художнику Хоицу, выставлен на продажу.

Потом снова явился вчерашний юноша, который «зарабатывает физическим трудом», прямо с порога начал жаловаться, что за книги выручил всего одну иену двадцать сэнов, и попросил дать ему ещё четыре-пять иен. Отказов он не слушал – и не уходил. В конце концов я вышел из себя и закричал:

– Некогда мне всё это слушать! Уходите немедленно!

Тем не менее юноша не сдавался.

– Дайте хотя бы денег на обратный билет. Пятьдесят сэнов меня бы устроили, – недовольно пробубнил он.

Вскоре он, однако, понял, что меня пронять не удастся, поэтому со стуком задвинул входную дверь и выскочил за ворота. Я же тогда решил, что подобной благотворительностью заниматься больше никогда не стану.

Затем пожаловал пятый гость, молодой исследователь французской литературы. С ним я разминулся, потому что пошёл в гостиную посмотреть, как идут сборы. К тому времени всё уже было готово, и тётушка мерила шагами веранду, с Такаси на руках, который в многослойном одеянии выглядел непривычно пухлым. Я посмотрел на бледное лицо сына и коснулся губами его лба. Кожа был горячей. На виске пульсировала жилка.

– Рикшу позвали? – прошептал я.

– Рикша уже прибыл, – подчёркнуто вежливо, как чужому,