За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

видя перед собой, Джип прошла по покрытой инеем траве, через неосвещенную гостиную, наверх, в свою комнату, и села там у огня. В душе бушевала оскорбленная гордость. Джип бессознательным жестом до боли в губах стиснула зубами носовой платок. Глаза опалял жар из камина, но она даже не пыталась от него отодвинуться.

Вдруг мелькнула мысль: «А каково мне было бы сейчас, если бы я его любила?» – и она усмехнулась. Платок упал на колени, и Джип посмотрела на него в удивлении – на нем алела кровь. Она отодвинула кресло подальше от огня и замерла со слабой улыбкой на губах. Какие у этой девушки были глаза – как у преданной собаки. А ведь она и к ней ластилась тоже! Дафна нашла своего «выдающегося мужчину». Джип вскочила, посмотрела на себя в зеркало, передернула плечами, отвернулась от своего отражения и снова села. В ее собственном доме! Почему тогда не здесь, в супружеской спальне? Или прямо у нее на глазах? Со дня свадьбы не прошло и года! Почти смешно. Почти. Пришла первая спокойная мысль: «Теперь я свободна».

Мысль эта, однако, имела для нее мало смысла; душа, чья гордость была так жестоко уязвлена, не находила в ней ценности. Джип снова пододвинула кресло ближе к огню. Почему она не постучала в окно? Почему не заставила лицо этой девицы стать пепельно-серым от ужаса? Почему не захлопнула крышку западни в той самой комнате, которую она украсила для мужа, где столько часов аккомпанировала ему, которую считала гордостью всего оплаченного ей дома? Как давно они там встречаются, тайком пробираясь через калитку в переулке? Не исключено, что встречи начались еще до ее отъезда, пока она вынашивала его ребенка! В душе вспыхнула борьба между материнским инстинктом и чувством крайнего возмущения, моральная схватка на такой огромной глубине, что в ней не участвовали разум и сознание. Можно ли еще считать ребенка своим? Или сердце потеряет с ним связь и она станет чуть ли не презирать его?

Джип ежилась; несмотря на близость огня, ей было холодно и мерзко, как от физического недомогания. Внезапно она подумала: «Если не сообщить прислуге, что я здесь, чего доброго, выйдут во двор и увидят то, что увидела я!» Закрыла ли она за собой окно гостиной, когда возвращалась на ощупь, как слепая? А что, если слуги уже все знают? Она лихорадочно позвонила в колокольчик и отперла дверь. На зов явилась горничная.

– Прошу вас, Эллен, закройте окно в гостиной и передайте Бетти: боюсь, я немного простудилась в дороге. Я пока прилягу. Спросите, справится ли она с ребенком без моей помощи. – Джип заглянула в лицо горничной. Оно выражало озабоченность, даже сочувствие, но глаза не бегали – она явно ничего не знала.

– Хорошо, мэм. Я принесу вам горячую грелку, мэм. Хотите принять горячую ванну и выпить чашку горячего чая?

Джип кивнула. Все, что угодно! Когда горничная ушла, она машинально подумала: «Чашка горячего чая! Как нелепо! Разве чай пьют холодным?»

Горничная принесла чай. Это была ласковая девушка, ее переполняло восхищенное обожание, какое всегда испытывали к Джип челядь и собаки: обожание с примесью заговорщицкой лояльности, которая неизбежно накапливается в сердцах тех, кто живет в доме, где атмосфера отравлена разобщенностью. На взгляд служанки, хозяйка была слишком хороша для мужа – иноземца, да еще и с дурными привычками. А манеры? У него их вообще не было! Ничего хорошего из этого не могло получиться. Ничего! Эллен твердо так считала.

– Я пустила воду, мэм. Хотите, положу в ванну немного горчицы?

И опять Джип кивнула. Спускаясь на кухню за горчицей, горничная сказала кухарке, что с хозяйкой «чтой-то не так, ажно жалость берет». Кухарка, перебирая клавиши гармоники, занятая любимым занятием, ответила:

– Дык она всегда прячет свои чувства, они все так делают. Слава богу, хоть не тянет слова, как ейная старая тетка. Той мне всегда хочется сказать: «Не жеманься, старая карга, не такая уж ты важная птица».

Когда Эллен, взяв горчицу, ушла, кухарка развернула гармошку на всю длину и принялась осторожно разучивать «Дом, милый дом».

Лежавшей в горячей ванне Джип эти приглушенные звуки казались не мелодией, а далеким гудением больших мух. Горячая вода, острый запах горчицы и монотонные звуки гармоники постепенно успокоили и заглушили резкость эмоций. Джип смотрела на свое тело, серебристо-белое в желтоватой воде, словно во сне. Когда-нибудь наступит день, и к ней тоже придет любовь – странное чувство, которого она никогда не испытывала. Воистину странное, коль мысль о нем пробилась сквозь прежнюю инстинктивную зажатость. Да, однажды любовь найдет ее. Перед мысленным взором опять проплыл восхищенный взгляд Дафны Глиссе, дрожь, пробежавшая по ее руке, и в сердце Джип прокралось наполовину горькое, наполовину завистливое сожаление. К чему держать на них обиду ей, которая не любит? Звуки гудящих мух стали еще ниже, завибрировали еще больше. Кухарка вкладывала всю душу в первые строки песни: «Где-то за лесом, за холмом дом, милый дом».

Глава 13

Ночь Джип проспала спокойно, словно ничего не произошло и о будущем можно было не думать, но проснулась глубоко несчастной. Гордость не позволяла ей объявить миру о своем открытии: заставляла делать бесстрастное лицо и вести бесстрастную жизнь, но душевная борьба инстинкта матери с протестом против своей участи не затихала. Перспектива увидеть своего ребенка пугала ее. Джип передала Бетти, чтобы ее не беспокоили до самого обеда, и только в полдень потихоньку спустилась на первый этаж.

Она осознала, какая жесткая борьба идет в душе из-за его ребенка, лишь проходя мимо двери комнаты, где девочка лежала в колыбели. Если бы Джип позволили продолжать кормить ребенка грудью, никакой борьбы не возникло бы. У нее ныло сердце, но неведомый бес толкал ее пройти мимо двери. Джип бесцельно слонялась внизу, протирала фарфор, переставляла книги, которые после уборки дома горничная расставила чересчур аккуратно, отчего первые тома Диккенса и Теккерея на верхней полке шли друг за другом и совпадали со вторыми томами этих же авторов на нижней полке. Все это время она думала: «Зачем я это делаю? Какая разница, как стоят книги? Это не мой дом. Он никогда не будет моим».

На обед она выпила мясного бульона, продолжая разыгрывать недомогание, после этого села за конторку писать письмо. Что-то надо решать! Она долго сидела, подперев рукой лоб, на ум ничего не приходило, ни единого слова. Джип даже не знала, какое лучше выбрать обращение. Может быть, просто поставить дату,