Детство: биография места - Харри Юджин Крюс

У некоторых фермеров получались неизменно стройные ряды — прямые, как под отвесом. Других, похоже, стройность не особо заботила — все равно же будет расти. Проезжая мимо чужих ферм в разгар лета в повозке с дымящимся от жары мулом, фермеры не чурались комментировать стройность их рядов.

— Похож сукинсын нещадно пил за разметкой.

— Зуб даю он бухает каж раз вспахивая эту дичь.

— Наверн он подумал, шо в кревом ряду вырастет как в примом.

По неизвестным мне причинам (возможно, виной тому гордость за свое мастерство), фермеры всегда ассоциировали кривые ряды с потерянными для общества представителями рода людского. Большая часть сельского хозяйства находилась вне человеческого контроля, но, по крайней мере, ты мог пожать то, что природа позволяла посеять прямыми рядами. Из-за этого складывалось ощущение, что раз мужчина не озаботился стройностью рядов, то и настоящим мужчиной ему не стать.

За все прожитые годы в округе Бейкон я никогда не видел рядов прямее, чем у отца Уиллали. Он отмечал какую-нибудь точку отсчета на другом конце поля, скажем, дерево или столб, а затем сверялся с ней, пока мул тащил маркер лунок по только что разбитой земле, укладывая первые, самые важные ряды. Если первые четыре ряда получались прямыми, то и остальная часть поля выходила прямой, потому что верхний маркер всегда оказывался в последнем уложенном ряду.

Но и никогда не помешает владеть хорошим мулом. Как и во многих других делах на ферме, все шло гораздо проще, когда к работе привлекали неиссякаемые таланты хорошего мула. В округе Бейкон водились мулы, за которыми даже слепой мог бы уложить прямые ряды. Такие мулы знали только один стиль работы: правильный путь. Какую бы работу им ни поручали, они проявляли удивительную точность, будь то обход рядов, перетаскивание бревен, перевозка табака на дровнях без управляющего или любая другая неведомая стезя, попадавшаяся им на пути в урожайный год.

После разметки рядов, отец Уиллали продолжал работу с распашником — плугом с крыльями по обеим сторонам, который вспахивал ряд для укладки удобрений, а затем и семян. Вспахав неглубокие траншеи, Уилл вернулся на поле ранним утром на запряженной двумя лошадьми повозке с гуано, повсеместно называемым гью-аннер. Гуано считалось промышленным удобрением, продаваемым в 200-фунтовых мешках, и Уилл в одиночку загрузил фургон еще до рассвета, теперь привезя его в поле, выгружая по одному мешку через каждые три ряда.

Закончив разгрузку и уехав на повозке, он вернулся вместе с Уиллали Букати и рассеивателем гуано. Уиллали нес с собой жестяное ведро. Он сонно плелся за папой, ведро билось о его колени. Рассеиватель гуано представлял собой что-то вроде квадратного деревянного ящика, сужающегося к низу, где находился металлический стержень в форме штопора, через который гуано должно было падать в траншею. Вал штопора разбивал комочки удобрений для обеспечения более равномерной укладки. С задней стороны рассеивателя устанавливались два металлических плуга в форме язычков, по одному с каждой стороны борозды. Они зарывали тонкую линию удобрений сразу после их укладки.

Уиллали привели на поле, чтобы подавать гуано отцу — скверная и скучная работа, предназначенная исключительно для маленьких мальчиков. Уиллали открывал рассеиватель, наполнял его гуано и отец уходил в конец ряда. Как только он уходил, Уиллали возвращался к мешку, и, поскольку не мог поднять такую тяжесть, ему приходилось наполнять ведро руками. Бедняга переминался с ноги на ногу — удобрения обжигали ему руки, ладони, а вскоре и глаза, — и ждал, когда вернется его папа. Когда он вернется, Уиллали заполнит рассеиватель, и все придется повторить еще раз.

Глава 10

Когда поле покрылось кукурузой высотой примерно в дюйм, мне разрешили обходиться без рамы и постоянно горящей лампы. Доктор Шарп также сказал, что я могу гулять сколько угодно, если боль не будет слишком сильной.

Затем в один и тот же день случились два события: я увидел свой первый грейпфрут, и папа ненадолго слетел с катушек. В моей памяти эти два события туго переплетены. Они смешались и вросли друг в друга настолько, что в последующие месяцы в моем носу иногда возникал маслянистый и резкий запах грейпфрута.

Мой брат ходил в школу, расположенную в полумиле от дома на той же грунтовой дороге, что и наша ферма. Каждый второй четверг федеральное правительство отправляло в школу большой грузовик, наполненный всякой едой, в основном в банках, чтобы дети забирали ее домой.

— Что было в продуктовом грузовике? — спросил я, едва завидев вернувшегося со школы брата.

— Все то же, что и раньше. И еще кое-что.

Мама вошла в комнату. Она стояла, вытирая руки о фартук.

— Ты получил свои продукты? — спросил я, зная, что, если бы он их не получил, то никогда не зашел бы сюда со столь явным злорадством. Но на самом деле я спросил только для того, чтобы произнести слово «продукты». Всем нам понравилось это слово, и каждый второй четверг в течение учебного года мы старались повторять его почаще. Я не имел ни малейшего представления о том, что такое продукты. Для меня это означало: бесплатная еда, которую привозят на грузовике. С тех пор мне удалось найти несколько определений этого слова, но в глубине души я всегда буду знать, что оно означает в действительности: бесплатная еда, которую привозят на грузовике.

— Что тебе дали, сынок? — спросила мама.

— О, я получил свои продукты, — сказал Хойет, растягивая время насколько это возможно.

— Ты потерял их. Ты потерял свои чертовы продукты, — сказал я сдавленным, обвиняющим голосом, надеясь, что услыхав о потере, он выложит перед нами то, что получил. Так и случилось. Пока мама хмурилась и предостерегала меня от ругани — привычки, что развилась во мне с буйной силой, потому что мои почти смертельные раны вынуждали всех портить меня, даже маму, — мой брат завел одну руку за спину.

— Черттяпобери, — сказал я. — Это апельсин или что?

— Вот этот продукт, — сказал мой брат внезапно серьезным, как смерть, голосом, — грейпфрут.

Мне показалось, что слова «виноград» и «фрукт» не отражают увиденного[3]. Мы все стояли молча, глядя на круглую золотую вещь в его руке, такую странную для конца зимы, когда все в округе Бейкон либо выжгло морозами до коричневого цвета, либо стало трухой в полях. Потом я почувствовал его запах, почувствовал по-настоящему, полный солнца, зеленых листьев, сладости на языке и