Детство: биография места - Харри Юджин Крюс

не говорил; я никогда не спрашивал. Но мама не раз ловила его у зеркала. Он был совершенно беспомощен, и легко попадался в ловушку: его голова запрокидывалась назад, глаза выпучивались и смотрели в сторону бутылки. Его зрение затуманивалось из-за слезящихся глаз, прочие чувства искажались из-за ревущего в крови виски. Как раз в этот дикий момент кто-то мог ударить его в спину. Именно так и поступала мама. Он мог завалиться домой пьяным и не нарваться на конфликт, но если мама ловила его за опустошением бутылки перед зеркалом, то била ему прямо в спину.

Вид виски дома доводил ее до такой степени вдохновенного возмущения и жажды насилия, что иногда она сбивала папу с ног черенком метлы или чем-то еще, до чего могла дотянуться. На этот раз он чуть не получил тарелкой в ухо, выметаясь за дверь с бутылкой в одной руке и шляпой в другой. Напряжение и гнев, исходившие от них, как искры от плиты, наполнили дом неповторимым запахом грейпфрута. Он пришел в первый раз, но не в последний.

В поисках работы мама отправилась на сигарную фабрику имени короля Эдуарда и получила ее. Все женщины Спрингфилдской секции, по крайней мере женщины округа Бейкон, работали на короля Эдуарда. Считалось, что женщины сноровистее и быстрее справляются с различными тамошними процессами — набивкой и закручиванием листов, упаковкой — и, поскольку фабрика находилась в том же районе города, где жили женщины из Джорджии, в итоге почти все они работали исключительно на короля Эдуарда.

Работа мамы заключалась в том, чтобы равномерно раскладывать табачные листы на металлической пластине машины, которая, в свою очередь, закатывала готовый наполнитель и превращала все это в законченную сигару. Работала она сдельно: чем больше сигар скручивала, тем больше денег получала. Я не могу вспомнить, сколько ей платили, но сумма выходила небольшой; поэтому, когда нам предложили помощь продуктами, мы с радостью ее приняли.

Та небольшая помощь приходила в виде корзин с едой и подержанной одежды от различных благотворительных организаций, включая Баптистскую церковь. Иногда ее присылали в праздники, иногда нет. Но когда бы нам не присылали помощь и что бы ни оказывалось внутри, она всегда выглядела хорошо, а ощущалась и того лучше.

Это может показаться странным для тех, кто имеет искаженное представление об отношении сельского южанина к благотворительности. Люди на Юге, откуда я родом, те, кто знал, что значит быть вечно на грани недоедания, брали все, что могли достать и делали ради этого все, что им велели ум и сердце.

В округе не существовало понятия благотворительности. Люди дарили друг другу разные вещи: горох, потому что они не могли его продать или использовать, помидоры, сладкую кукурузу, молоко, а иногда даже мясо, потому что оно протухало в коптильне, прежде чем его успевали съесть. Ни отдавая, ни получая, они не искали выгоды. Это никогда не называлось благотворительностью или даже подарком. Простой и естественный порядок вещей для людей, чьей основной — первой и последней — целью являлось выживание.

Мы приняли помощь в Джексонвилле так, словно сама природа предлагала нам эти дары. Мы с удовольствием уплетали еду и с гордостью носили одежду. Фермеры, переехавшие из Джорджии, в большинстве своем проработавшие всю жизнь на чужой земле, чувствовали себя как влитые в комбинезонах, смотревшихся чертовски здорово, за исключением разве что дырки на коленке или испортившегося от отбеливателя нагрудника.

В то время как мама каждое утро в шесть часов уходила на табачную фабрику, а мой брат в восемь уходил в школу, я играл на улице вместе с другими детьми, еще не доросшими до занятий. Я был крупнее большинства из них, не только потому что мне почти стукнуло шесть, но и потому что я считался крупным для своего возраста. Большинство домов-двустволок днем пустовали. Все, кому возраст позволял бросить школу, работали — как парни, так и девушки; остальные учились, не считая самых маленьких — они проводили дни, пытаясь найти случайную подработку, воруя или распаляя плоть в безумных эротических играх, придуманных ими самими внутри пустых домов-двустволок.

Своим лучшим другом я считал Джуниора Листера, хотя он и не был младшим, как если бы они с отцом носили одинаковые имена. Джуниор — самое распространенное имя в округе Бейкон, — было его настоящим и единственным именем.

— Вот дерьмо, нет, — сказал он мне. — Это ничего не значит. И чего-то еще тоже нет. У меня даже нет долбанных инициалов.

Голова у Джуниора была тупая, как у змеи, с широким и плоским лбом, которым, по его утверждениям, он мог расколоть кирпич. Я видел, как он пробивал им всякое, включая двери. И хотя я ни разу не видел, чтобы он раскалывал кирпичи, я никогда не сомневался, что он сможет. Его шея была такой же широкой. Он выглядел не только крупнее меня, но и крупнее любого другого ребенка, бродившего днем по разбитым улицам Спрингфилдской секции. В январе Джуниору исполнилось шесть лет, и в прошлом году ему еще не полагалось идти в школу. Вот так и сложилось, что помимо преимуществ в размере, пользуясь которыми он уже пускал в ход руки и плечи, — спустя десять лет они принесут ему славу кошмара округа Бейкон, — он был старше любого из нас. И задиристее. Он курил сигареты, ругался и бегал за маленькими девочками, лапая их прямо на улице, и никого не боялся, даже своих отца и мать, периодически зверски избивавших его независимо от того, сделал он что-нибудь или нет, потому что, как говорили все наши родители, порка смягчает детскую шкуру и дает ребенку вырасти.

В нашем районе считалось большой удачей стать другом Джуниора, а еще большей — стать его лучшим другом, что и случилось со мной, вскоре после нашего знакомства. Я никогда не знал наверняка, почему так вышло, но подозреваю, причиной послужило то, что мне никогда не приходило в голову подвергать сомнению его слова или действия. Он редко обходился без плана, и я всегда стремился помочь чем угодно.

— Смож седня вечером выйти ненадолго?

Мы сидели на бордюре на Феникс-авеню. Солнце клонилось к закату, и я уже опаздывал домой на час.

— Конешн, — сказал я.

— Я знаю место, где можн продать колпаки с нового «Плимута», — сказал он. — Правд должен быть именно набор. С двух или трех колпаков нам ниче не выжать.

Он никогда ничего не крал, если не знал, куда можно продать