Как скажешь,Аурелио!.. - Юрий Маркович Нагибин

— Жрать хочу-у!..

— Как скажешь, Аурелио! — прозвучал готовый ответ.

Что-то дрогнуло в Славке. Мир играл с ним одну из тех обманных игр, что потом надолго обезоруживают человека избытком доверия к окружающему. И все же Славка с осторожностью вступил в сказку.

— Мякушка бы пожевать… — промямлил он неуверенно.

Люда в избытке рвения отхватила большой кусок ржаного хлеба, густо посолила и подала Славке на ладони, как жеребенку.

Умяв хлеб, Славка сказал все еще на слезе:

— Пирожка хочу… с черникой!..

Он получил кусок пирога с черникой и всласть вымазался в темном соке. Потом ему захотелось ватрушки, и это его желание было удовлетворено.

— Колбасы! — сказал Славка, и в детском голосе его зазвучал металл.

— Как скажешь, Аурелио!..

— Сахарного песку!..

Люда по-хозяйски рылась в узелках подруг. Аурелио голоден, и она обязана утолить его голод, все прочее не имеет значения.

У нее опасно сузились и заблестели глаза: пусть только попробуют что-нибудь вякнуть!..

Держа в руке газетный фунтик, Славка насыпал в горсть сахарного песку и отправлял в рот. Ее Аурелио насыщался после трудового крестьянского дня, наполненного музыкой и танцами. По-мужски жадно, по-мужски сильно, по-мужски аппетитно поглощал он приготовленные ею простые пряные яства.

Разомлев от сытной и сладкой пищи, Славка потянулся к Люде и положил ей на колени белобрысую голову.

— Почеши…

— Как скажешь, Аурелио!..

Тонкие Людины пальцы быстро забегали среди коротких, светлых волосишек, запорошенных пылью. Славка задремал, в коротком сне переварил обильное угощение и проснулся вновь голодный и требовательный.

— Хочу!.. — завел он, еще не зная, чего попросить.

Люда вскочила на ноги, готовая выполнить каждую причуду любимого.

— Селедки хочу!.. — неуверенно проговорил Славка.

Он тут же получил селедочную голову и хвостик. С хвостиком Славка разделался быстро и отшвырнул голый хрящик, а вот голова потребовала времени и усердия. Выбрать всю соленую вкусноту из-под жаберных крышек — дело не быстрое.

Пока Славка трудился над селедочной головой, Люда овевала его большим лопухом, тихонько напевая:

Улетай на крыльях ветра

Ты в край родной,

Простая песня наша!..

Ведь она тоже была полонянкой, подобно русским девушкам в стане Кончака, но плен ее был счастливым, ибо ярмо, которое она несла, — это легкие и сильные руки любимого. И песня ее лишена грусти, тоски, она летит вестником ее счастья в объятиях Аурелио.

Славка разделался с селедочной головой, отбросил пустые перламутровые створки, утер рукавом испачканный рот, оттолкнул колышущийся возле лица лопух, и глаза его вновь загорелись алчным блеском:

— Хочу пирожка… с повидлой!..

Но уже не было пирогов ни с повидлом, ни с черникой, ни с творогом. Оставался маленький кусочек пирога с пасленом, но Славка и слышать не хотел о паслене.

— С повидлой!.. Хочу с повидлой!

На миг у Люды будто упали с глаз сказочные очки, превращавшие карзубого, пузатого увальня в стройного, длинноногого, смуглого бога.

— Пови-и-идлой! — клянчил Славка.

— Как скажешь, Аурелио! — машинально отозвалась Люда.

Раз сопляк Славка заменял бога Аурелио, то конский щавель вполне сойдет за пирог с повидлом. Люда щедро, обеими руками нарвала жесткого крупнолистого щавеля и вкрадчиво сказала Славке:

— Закрой глазки и открой ротик.

Славка что есть силы зажмурился и доверчиво открыл маленькую розовую пасть. Люда напихала туда конского щавеля и легонько поддала Славке под челюсть. Он доверчиво сделал несколько жевательных движений, раскрыл потемневшие от ужаса глаза, и зеленая жижа потекла у него изо рта. Он начал хныкать, вначале неуверенно, робко, затем все напористей и сердитее.

— Сейчас же перестань! — раздраженно сказала Люда.

Славка ответил отчаянным ревом.

— Как знаешь, Аурелио, — сказала Люда и тут услышала, что возвращаются ребята.

Она вскочила, сжав кулаки. У ребят было полно в туесах и пусто в желудке. Они кинулись к узелкам. При каждом удивленном и разочарованном возгласе ноздри Люды гневно раздувались; когда же ребята подступили к ней с сердитыми расспросами, куда девались все их запасы, Люда глянула на них дерзко, темно и опасно:

— Чего пристали?.. Куда!.. Куда!.. За кудыкиной горой ищите!

…День уже переломился на вечер, когда тронулись в обратный путь. Славка дремал на корме, положив кулак под голову; девочки перебирали клюкву, очищая от листиков и всякого сора; Колька бранил мотор, хоть и работавший, но с перебоями, глухо. Люда, опустив руку в воду, глубоко задумалась.

По выходе из протоки ребята увидели сидящих на Могучем лебедей, пару черных и пару белых. Лебеди, случалось, проходили над Конюшковским островом в своих весенних и осенних перелетах, но на большой высоте они почти не отличались от журавлей. Впервые на Людиных глазах прекрасные птицы сделали привал. Стройно и строго держась на воде, они медленно плыли вдоль тростниковой заводи, такие большие, величественные, нездешние, что дух захватывало. Вдруг они замахали крыльями, широко, торжественно вознеслись над водой, сперва черные, затем белые, и эти были, как ангелы в светлых своих одеждах… Солнце кинуло в них нежным золотом, но, едва коснувшись чистейшей белизны, золото растворилось в ней и стало ярким серебристым сиянием. Но черных лебедей это сияние словно бы поглотило. Им пристало резче выделяться на бледной голубизне, а сейчас, на меркнувшем небосводе, они казались лишь тенями белых лебедей. Ввысь, ввысь уходят лебеди, а затем ложатся на курс полета, и звенят их прощальные флейты.

— А вот недавно был случай, — заговорил вдруг Колька чистым и мягким голосом. — Лебедь на пролете повредил об антенну крыло и опустился посеред города прямо на пруд. А который в паре с ним был, спустился и стал его облетывать, будто крылами прикрывать. Кругом народ, шум, трамваи звенят, — кавово это дикому лебедю? А он не улетел, остался с подранкой… Вот какая у них преданность!..

— Ты правильно рассказал, — тихо молвила Люда, — только раненый был лебедь, а осталась с ним лебедушка.

— Не знаю, — задумчиво произнес Колька, и сквозь его привычный облик проступили нежные черты Аурелио, — вроде бы слыхал я, у самцов самая верность… Едрит твою! — это относилось к мотору, который, громко вычихнув остаток горючего, совсем смолк.

На этот раз Люда не уступила весла товаркам, она гребла с такой яростью, что Колька едва поспевал за ней. Случалось, от мощных Людиных гребков лодка заворачивала в его сторону, и Колька, злясь и ликуя, что есть силы напрягал свое худое крепкое тело. К причалу подлетели с лихостью быстроходного катера и далеко вымахнули на берег.

Славка и тут не проснулся.

— Отнесешь его домой? — спросила Люду Сонька.

Люда поглядела на нее далеким, непонимающим взглядом и выпрыгнула из лодки…

Подходя к дому, Люда