Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

Мне хотелось поцеловать его. Мне всегда хотелось поцеловать этого парня.

В этот момент я услышал голос матери.

— Кто-нибудь голоден?

* * *

Конечно, мама обняла Джину и Сьюзи. Она знала их всегда, хотя на самом деле не знала их. Но они ей нравились, и иногда между женщинами была солидарность, которой не было у мужчин. Возможно, потому, что они нуждались в этом, а мужчины нет. Я наблюдал за ними, и мне показалось, что они питают друг к другу искреннюю и естественную привязанность. Может быть, дело было в том, что матери испытывали своего рода любовь ко всем детям по соседству. И мать знала родителей Джины и Сьюзи — по собраниям школьного совета, церкви и ассоциации соседей. На прогулках, которые она совершала с отцом, она останавливалась, разговаривала с ними и расспрашивала о жизни. Мать была хорошей соседкой, и думаю, что для неё это был способ любить людей.

Раньше я думал о любви только как о чём-то интимном, что происходит между двумя людьми. Я был неправ на этот счёт.

* * *

Мама наполнила наши тарелки тако, сопа де арроз и чили релленос. После того, как она обслужила всех нас, она сказала:

— Я не хочу мешать тому, о чём вам нужно поговорить, — она посмотрела на меня. — Поужинаю с отцом, когда он вернётся.

Сьюзи покачала головой.

— Вы должны остаться и поесть с нами. Мы хотим этого.

— Не хочу чувствовать, что стою у тебя на пути. Не хочу, чтобы ты чувствовал себя подвергнутым цензуре.

— Мама, я хочу, чтобы ты была здесь, — думаю, она что-то увидела по выражению моего лица и поняла, что я действительно хотел и нуждался в том, чтобы она осталась и поела с нами.

Она улыбнулась, налила себе тарелку и села на пустой стул прямо между Сьюзи и Данте.

— О Боже мой! — Джина только что отправила в рот вилку с чили реллено. — Это потрясающе! — к тому времени мы все уже вовсю жевали.

— Миссис Мендоса, вы должны отдать эти рецепты моей маме.

— Данте, я уверена, что у твоей мамы уже есть эти рецепты.

— Нет, она такое не делает. У её еды совсем другой вкус, — затем он посмотрел на неё. — Но не говорите ей, что я это сказал. Просто пригласите её в гости и начинайте готовить. Ну, знаете, чтобы она могла посмотреть.

— Я бы никогда не оскорбила твою мать такой очевидной тактикой. Уверена, что она прекрасно готовит.

— Есть разница между хорошим поваром и просто шеф-поваром, — Данте был очень горд тем, что сказал.

Мать не смогла удержаться и погладила его по волосам.

— Ты очаровашка, Данте. В этом нет места сомнениям.

Я подумал, что, поскольку все ели и сосредоточились на еде матери, то я просто вмешаюсь и, знаете ли, начну этот ужасный разговор о каминг-ауте и покончу с этим. Я повернулся к Сьюзи и Джине.

— Сьюзи, помнишь, как ты сказала мне, что, по-твоему, я что-то замышляю? Что ж, я кое-что задумал, — у меня появилось неприятное чувство где-то внизу живота, и какая-то часть меня боролась с другой. Одна часть хотела говорить, а другая — забыть все слова, которые я когда-либо знал, и жить в тишине, которую я не смог бы нарушить. Я прочистил горло. — Я должен сделать объявление, — моё сердцебиение замедлялось. — Сьюзи. Джина, — а потом слова застряли в горле.

Сьюзи продолжала смотреть на меня.

— Мне не нравится серьёзное выражение на твоём лице, Ари.

— Просто дай мне секунду, — я почувствовал мамину руку на плече. И просто от того, что её рука была там, мне стало легче.

У Сьюзи на лице был большой вопросительный знак.

— Ты уверен, что с тобой всё в порядке, Ари?

— Да, — сказал я. — У меня действительно были скрытые мотивы пригласить вас сегодня. То, что я должен сказать, может, и не имеет большого значения для вас, но, очевидно, для меня это важнее, чем я когда-либо думал, — и тогда я начал разговаривать сам с собой вслух. — Заткнись, Ари, и просто выкладывай.

Я увидел, как Сьюзи смеётся и качает головой.

— Сьюзи? Джина? Я хотел бы представить вам Данте Кинтану. Он мой парень, и я люблю его. Я знаю, что многого не знаю о любви, но тому, что знаю, меня научили моя мать и Данте.

Сьюзи Берд открыла кран со слезами. Я этого ожидал.

Но Джина не плакала, она сказала:

— Я хочу сказать две вещи. Во-первых, не думаю, что то, что ты сказал, имеет какое-то значение. Не думаю, что быть геем — это что-то особенное, но я знаю, что для тебя это очень важно, и я только что стала свидетелем того, как сильно ты страдаешь из-за этого, и поэтому на мой взгляд, ты очень храбрый. И второе, что я хочу сказать, это то, что у тебя вкус в мужчинах лучше, чем у меня.

Это заставило мать разразиться таким смехом, который я редко слышал, если вообще когда-либо слышал. А это заставило расхохотаться остальных.

Сьюзи посмотрела на маму.

— Что ж, похоже, вы восприняли это довольно спокойно, миссис Мендоса.

— Он мой сын, Сьюзи. Мы с Джейми всегда верили, что родитель занимает священную должность. И мы никогда не отречемся от престола и не уйдём в отставку с этого поста только потому, что ситуация осложнится.

Моя сестра Офелия была лесбиянкой. Моя семья бросила её. Но мы с Джейми любили её. Я знаю, что Джейми любил Офелию больше, чем кого-либо из своих братьев и сестёр. И, за исключением моего мужа и моих детей, я никогда никого не любила так сильно, как любила её.

Она улыбнулась. Я наблюдал, как она вела урок или два, и видел эту улыбку. Я знал, что она вот-вот вступит в роль учительницы. Полностью собранная, бдительная и ответственная, она сказала:

— Джина? Сьюзи? Я собираюсь рассказать вам кое-что, чего я никогда, никому не рассказывала. Я должна признаться: я ГЕТЕРОСЕКСУАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА.

Джина и Сьюзи посмотрели на мать, потом друг на друга — и расхохотались.

— Миссис Мендоса, вы просто умница.

Несмотря на то, что она сама смеялась, она сказала:

— Почему это смешно? Потому что то, что я только что сказала, звучит нелепо. Но то, что я вам сказала, абсолютно верно. Я никогда не произносила этих слов. И знаете ли вы почему? У меня никогда не было никаких причин произносить их. Потому что меня никто никогда не