Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

— Что ж, если тебе случайно посчастливится столкнуться с ним, скажи ему, что Данте Кинтана был мальчиком, у которого не было настоящих друзей. Не то чтобы отсутствие настоящих друзей делало его несчастным, потому что он был счастлив. Он любил своих родителей, любил читать и слушать виниловые пластинки и произведения искусства. Он любил рисовать, и в школе его достаточно хорошо любили, так что да, он был счастлив. — а потом на другом конце провода воцарилась тишина. — Но, Ари, я не был счастлив… счастлив. Я был просто счастлив. Я по-настоящему не знал, что такое счастье, до того дня, когда ты поцеловал меня. Не в первый раз. В тот первый раз я не был счастлив — счастливым. Я даже не был счастлив. Я был несчастен. Но когда ты поцеловал меня во второй раз, я понял, что значит быть счастливым — счастливым. И, наверное, я просто хотел поблагодарить тебя за то, что ты добавил это дополнительное счастье к моему счастью.

— Ну, у меня завалялся лишнее счастье, поэтому я решил подарить его тебе.

* * *

В первый школьный день все рано пошли в школу. Просто чтобы было время все прочувствовать. Когда я уже собирался войти в парадные двери, кого я увидел? Кассандру. И Джину. И Сьюзи.

Я привлек их внимание старым свистком, которым больше никто не пользовался, но над которым смеялись мои мама и папа.

— Предполагается, что этот свисток сексуально объективирует нас?

— Я не занимаюсь сексуальным опредмечиванием. Я даже не уверен, что знаю, что это значит.

— Черта с два ты этого не сделаешь.

Конечно, я не подвергал их сексуальной объективации. Я был геем. Но это была хорошая игра, и люди могли нас подслушать. И мы вроде как спорили, потому что вся школа знала, что Сьюзи была феминисткой — хотя это и казалось таким устаревшим словом, но Сьюзи разъяснила мне это, когда мы были второкурсниками — и я действительно должен прекратить использовать это выражение, проясни меня, даже если я просто думаю об этом.

Я посмотрел на Кассандру.

— Ты почувствовала себя сексуальным объектом из-за моего свистка?

— Нет, не совсем. Больше всего на свете мне стыдно за тебя. — Боже, была ли у неё когда-нибудь убийственная улыбка?

— Спасибо тебе за то, что ты делаешь для меня то, на что я не способен сам.

— Ты не должен благодарить людей, когда ты не имеешь этого в виду.

— Откуда ты знаешь, что я не это имею в виду?

— Я распознаю неискренность, когда вижу её.

— И я узнаю красивую женщину, когда вижу её.

— Так вот, это было искренне.

— Так ли это было? Как тебе это?

— Искренность, облеченная в форму неискренности. Вот это искренне.

— Кассандра, ты сумасшедшая.

— Ты такой же сумасшедший, как и я. На самом деле, ты ещё более сумасшедший. Ты мужчина, и даже лучшие представители твоего пола более безумны, чем любая женщина.

— Потому что?

— Тебе нравится иметь пенис?

— Что это за безумный вопрос?

Джина не произнесла ни слова, но решила, что сейчас самое подходящее время присоединиться к разговору.

— Отвечай на вопрос. Тебе. Нравится. Иметь… Пенис?

— Так, так. Ну, да.

— Ну, да? — Сьюзи не осталась бы в стороне.

— Черт возьми, да! Да, мне нравится иметь пенис. Я должен извиниться за это?

— Ну, я не знаю насчёт Джины и Сьюзи, но я бы сказала — да. Я думаю, извинения за то, что мне нравится иметь пенис, были бы уместны.

— Ты думаешь, тебе следует извиниться за то, что тебе нравится иметь, я имею в виду, за то, что у тебя…

— Влагалище? Это то слово, которое ты ищешь? — мне понравилось это самодовольное выражение на лице Кассандры.

— Вот именно. Вот подходящее слово.

— Ты даже не можешь этого сказать. Видите ли, дело вот в чём: женщины не думают, что наличие влагалища дает им право распоряжаться миром. Фактически, это лишает нас права быть ответственными за мир. С нашей стороны, никаких извинений не требуется.

Я знал, к чему она клонит. Я был намного впереди неё. Я достал блокнот и карандаш и написал на них шесть слов, вырвал страницу и сложил её пополам, пока она говорила.

— Мужчины, с другой стороны, думают, что наличие пенисов дает им право управлять миром. И это действительно полный пиздец. Вот почему мир в полном дерьме. Вот почему у нас так много проклятых войн. Есть много женщин, которые шумят о том, что они хотят быть солдатами, как и мужчины. Только не я. Люди с пенисами начинают эти войны. И люди с пенисами могут умереть в них. Так что да, тебе следует извиниться за то, что тебе нравится иметь пенис.

Я протянул ей записку. Она развернула её и прочитала мои шесть слов. Ты права. Но я гей.

Она достала из сумочки ручку. Но у тебя все ещё есть пенис.

Она протянула мне записку. И я написал, пенис у меня или нет, я все равно лишён права управлять миром. Но, по крайней мере, это также лишает меня права вступить в армию и погибнуть на войне, развязанной людьми, у которых есть пенисы. Она улыбнулась, прочитав записку. Она показала записки Джине и Сьюзи, которые кивнули и продолжали смотреть друг на друга.

— Ну, — сказала Джина, — Кассандра не собирается этого говорить, но кто-то должен. Поздравляю, Ари! Вы только что выиграли первый раунд годичных дебатов, в которых бог знает сколько раундов, и мы со Сьюзи будем следить за ходом. И пусть победит лучший человек, с пенисом или без пениса. И чтобы было ясно, никаких дополнительных баллов за наличие пениса и…

Кассандра прервала её:

— Да, я знаю — и никаких дополнительных баллов за то, что у тебя есть вагина. И не должно быть так, чтобы победил лучший человек. Пусть победит величайший интеллект.

Девушки — или, правильнее сказать, две почти женщины и женщина, которая уже была женщиной, — улыбнулись друг другу, как будто вручали медали.

Кассандра поцеловала меня в щеку.

— Исход не вызывает сомнений. Я влюбилась в тебя, Аристотель Мендоса, но я собираюсь разорвать тебя на куски, как разорву эту записку.

Она положила её в свою сумочку.

— Эй, это моё.

Прозвенел первый звонок. У нас было десять минут, чтобы добраться до класса.

Кассандра схватила меня за руку.

— Если ты сохранишь эту записку, то потеряешь её. Кто-то может найти это и, возможно, выяснить что-то, в чём он не имеет права разбираться. В моем распоряжении она в