Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

— Ничего, — ответила Сьюзи.

Джина кивнула:

— Ничего.

— Это именно то, что вы знаете обо мне. Ничего. Но мир, в котором мы живём, играет нечестно. Если бы все знали, что Ари и Данте являются геями, тогда было бы очень много людей, которые чувствовали бы, что знают всё, что им нужно знать, чтобы ненавидеть их. Я мало что могу поделать с тем, что думает мир. Я уверена, что меня осудили бы за то, что я поощряю поведение, которое, по мнению некоторых, поощрять не следует. Но я никогда не жила в соответствии с тем, что другие люди думали обо мне. И я не собираюсь начинать сейчас.

* * *

Разговор переменился и принял более лёгкий тон, как будто всем нам просто нужно было расслабиться. Данте в основном молчал, но прошло совсем немного времени, прежде чем Сьюзи и Джина начали расспрашивать Данте о том, как начались наши отношения. Данте был более чем счастлив, что у него взяли интервью. Данте любил говорить о себе — и я не говорю об этом в плохом смысле.

Мне нравилось их слушать. Все трое могли быть чертовски забавными. Интервью переросли в настоящий разговор. В основном я наблюдал за своей матерью. По выражению её лица я понял, что внутри неё живёт много счастья — даже если это счастье длилось всего мгновение.

Отец появился у входа на кухню. Он был потным, и форма почтальона выглядела на нём немного поношенной. Он был нехарактерно словоохотлив.

— Ну, по-моему, я никогда не видел ничего подобного на кухне Лилли, — казалось, он получал удовольствие от увиденного. — Сьюзи, как поживают твои родители?

— С ними всё в порядке, мистер Мендоса. Они всё ещё восстанавливающиеся хиппи, но они продвигаются вперёд.

— Ну, думаю, быть восстанавливающимся хиппи гораздо проще, чем быть восстанавливающимся католиком.

Мать бросила на него взгляд. Поэтому он решил исправить то, что только что сказал.

— Но, знаете, нет ничего плохого в том, чтобы быть хиппи, точно так же, как нет ничего плохого в том, чтобы быть католиком. Так что, восстанавливаешься ты или нет — одинаково хорошо, — он посмотрел на мать, и я знал, что этот взгляд спрашивал: — искупил ли я вину?.

— О, Сьюзи, не могла бы ты оказать мне услугу и вернуть книги, которые я позаимствовал у твоего отца?

— Конечно. Он сказал, что хочет поговорить с вами о каком-то романе, который вы оба читали. Но я не помню, о каком именно.

— Мне кажется, я знаю, о чём он говорит.

Мать спросила его, не голоден ли он, но он сказал, что нет.

— Я собираюсь принять душ, переодеться и просто расслабиться на минутку.

Отец исчез в коридоре. Я посмотрел на Сьюзи.

— Твой отец обсуждает книги с моим отцом?

— Всё время.

— И ты никогда не говорила мне?

— Зачем мне рассказывать тебе то, что, как я думала, ты уже знаешь?

Я сидел там и спрашивал себя, скольких ещё вещей я не знаю. Не то чтобы мне было кого винить. Как однажды сказала мне мать: — Когда ты открываешь ежегодник и знаешь, что не пришёл фотографироваться, почему удивляешься, обнаружив вместо своей фотографии маленькую карикатуру с надписью — отправился на рыбалку? Наверное, я уже давно ходил на рыбалку.

Мама встала и начала убирать со стола.

— Мам, я разберусь с этим.

— Аристотель Мендоса, за семнадцать лет, что вы живёте в этом доме, я ни разу не слышала, чтобы вы предлагали помыть посуду.

Я услышал резкое осуждение Джины:

— Ты никогда не мыл посуду?

Суждение Сьюзи было ещё более суровым:

— Ты избалованный ребёнок.

И я подумал, что могу согласиться с этим.

— Кто-нибудь хочет добавить ещё какие-нибудь замечания или комментарии, прежде чем я продолжу?

— Не так уж сложно поставить посуду в посудомоечную машину.

— У нас нет посудомоечной машины, — пожала плечами моя мама. — Они мне никогда не нравились. Джейми и я — посудомойки.

Джина и Сьюзи посмотрели на маму с таким видом, словно говоря: — ого, ничего себе. Сьюзи была не очень убедительна, когда сказала:

— Ну, мыть посуду старомодным способом в любом случае лучше. Намного лучше.

Иногда то, как вы что-то говорите, никого не убеждает — даже того, кто это сказал. Сьюзи и Джина выдали себя взглядом, который говорил: — У вас действительно нет посудомоечной машины?.

Вмешалась мама:

— Ари, ты вообще знаешь, как мыть посуду?

— Насколько это может быть трудно?

— Это совсем не сложно, — сказал Данте. — Я знаю, как мыть посуду. Могу ввести Ари в курс дела.

На самом деле я не мог до конца поверить, что Данте хоть что-то смыслит в мытье посуды.

— Ты умеешь мыть посуду?

— Ага. Когда мне было восемь, мать сказала мне, что пора учиться. Она сказала, что ужин можно разделить на три части: приготовление пищи, приём пищи и уборка. И ещё, что теперь я несу ответственность за третью часть. Я ответил ей, что мне понравилась вторая часть. Потом спросил, будут ли мне платить, и через две секунды понял, что задал неправильный вопрос. Всё, что она сказала, это то, что ей не платили за приготовление пищи, как и отцу, и что я не получу ни пенни за уборку. Через некоторое время маме надоело видеть меня таким хмурым и надутым, пока я мыл посуду. Итак, однажды она включила какую-то музыку и заставила меня потанцевать с ней. Мы пели и мыли посуду вместе. Мы действительно хорошо провели время. После этого каждый раз, когда я мыл посуду, я включал музыку и танцевал. Вроде как всё получалось.

Мы с Данте разговаривали, собирая всю посуду. Мать сняла фартук.

— Твоя мать — блестящая женщина, Данте.

Когда мама выходила из кухни, я сказал:

— Мам, знаешь, мытьё посуды — не такая уж большая проблема.

— Хорошо, — сказала мать. — Тогда с этого момента ты можешь начинать мыть посуду после ужина.

Я слышал, как она смеялась всю дорогу по коридору. Мне нравилась моя мать, когда она вела себя как нечто среднее между хорошей школьной учительницей, которой она была, и маленькой девочкой, которая всё ещё жила в ней.

Шесть

ПОСЛЕ ОБЕДА МЫ С НОЖКОЙ сидели на ступеньках парадного крыльца. Джина и Сьюзи увели Данте с собой. Они были готовы подвезти его до дома и получить как можно больше информации о том, как Ари и Данте стали Ари и Данте.