Лемурия - Карл Ганс Штробль

Удивительно, но их обличие я нашел более привлекательным, чем у их родственников в лесу. В пещерах жили ловкие сухопарые мужчины и женщины, обладавшие странной, будоражащей красотой, где будто смешались египетские и римские черты – острый профиль царицы Нефертити, лоб, подбородок и плечи Вибии Сабины из Римского национального музея. Несмотря на то, что они росли в грязи, эти девушки каким-то образом производили впечатление грациозных и чистых, и только когда их молодость проходила, они подчинялись естественному закону происхождения и окружающей среды – увядающие, измученные женщины обращались в уродливых ведьм в первобытном тряпье. Под нашими пристальными взорами они самозабвенно и тщетно ластились, показывая наготу своих гибких, отливающих бронзовым блеском тел сквозь лохмотья одежды. Они сбивались в кучу, хихикали и, казалось, чего-то ждали от нас. Вскорости мы с профессором узнали, что, по мнению девушек, можно от нас получить. Гернгрубер уже час работал со своим блокнотом и теперь пригласил всю компанию в самую просторную пещеру – нечто вроде парадного зала или подземной рыночной площади этой тоннельной деревни. В зал вошло с полсотни человек, теснясь и толкаясь. На стенах здесь висели чадящие факелы из сосны. Как и в логовах троглодитов в Оверни, на разровненном потолке из глины виднелись грубые рисунки животных и людей, сделанные красной охрой. Прямо напротив нас, в центре толпы, собралась группа примерно из двадцати молодых девушек – они натыкались друг на друга грудями, смеялись и раскачивались взад-вперед, как большие цветы. Мужчины тем временем молчали с поистине индейской серьезностью. Громче всех болтали старухи, будто игроки на ипподроме. Все вытянули шеи, когда наш слуга достал из мешка фонограф и установил на полу пещеры. Метод профессора заключался в том, что сначала он проигрывал своим испытуемым пару пластинок – чтобы они могли услышать несколько историй, легенд или стихов на своем родном языке или на другом, но родственном. Там ему было легче объяснить им, что от них требуется, – не приходилось отлавливать сказителей и песнопевцев поодиночке. Но на этот раз, прежде чем профессор успел объяснить свою цель, одна из старух, явно потеряв терпение, выскочила вперед и выдернула из толпы за руку хорошо сложенную девушку. Та подступила к фонографическому раструбу вплотную и у всех на глазах начала раздеваться, сбрасывая один истлевший покров за другим. Профессор, казалось, потерял дар речи и повернулся ко мне в сильнейшем смущении. Что я мог сказать? Я-то ни слова по-цыгански не понимал. Не зная, должен ли я устремить свой взгляд на обнаженную натуру передо мной или опустить его, я развел руками.

Профессор тем временем сумел восстановить какое-никакое самообладание. Отведя старуху в уголок, он прямо потребовал от нее разъяснений. Ее компаньонки, смахивающие на ведьм с шабаша, болтали все так же нагло и громко. Тут подали голос и остальные, и вот уже целый хор перекрывал слабый голос моего ученого спутника. Его перекрикивали все кому не лень, и шансы на контакт цивилизаций истаивали прямо у меня на глазах. После четверти часа упорной борьбы профессор, обливаясь по́том, вернулся ко мне. Я тоже слегка нервничал, ожидая внятных объяснений.

– Представьте себе! – воскликнул проф взволнованно. – Ох, это неслыханно! Кто бы мог подумать!

– Что такое?

– Нас приняли за… нет, подождите. Я спросил, почему девушка разделась. И старуха ответила мне, что это для того, чтобы «показать товар лицом». «Но зачем? – спрашиваю я. – Я просто хотел бы записать ваши голоса, ваши истории, сказки и песни. Потом я отвезу их в Германию и напишу об этом книгу». «Значит, ты не хочешь купить здесь девушек?» – спрашивает она.

– Купить девушек!

– О да, мой друг, они сочли нас белыми работорговцами. Кажется, каждый год люди с такими помыслами навещают эти забытые богом места, далекие от всякой культуры, – ну и покупают себе местный молодняк. Потом они продают их в Бухаресте, экспортируют – или бог весть что делают… и теперь старухи возмущаются и не понимают, зачем мы к ним явились, если не за этим!

Старухи были по-настоящему разочарованы – и, по-видимому, оскорблены в лучших чувствах. Сердитая болтовня становилась все громче и громче; только мужчины хранили спокойствие, потому что, согласно племенным обычаям, такой род торговли относился к исключительно женским делам. Девица, стоявшая перед фонографом, насмешливо пожала плечами и снова облачилась в грязное тряпичное платье. Старуха – ее мать, как вдруг дошло до меня, – еще долго продолжала неистовствовать перед профессором. Реализовать наши научные намерения на практике оказалось трудно, и Гернгруберу пришлось много говорить и сделать в три раза более щедрые, чем обычно, денежные пожертвования, чтобы получить пару жалких записей на пластинку. Когда мы вышли из лабиринта пещер обратно в лес, нам показалось, что мы вынырнули из первобытных глубин времени в настоящее. Я уже собирался сказать что-то чрезвычайно социально-политическое, когда почувствовал, как меня схватили за руку. Обернувшись, я увидел у своего плеча узкое личико девушки, раздевавшейся перед фонографом. Ее носик трепетно втягивал воздух, губы были мягкими и чудесно изогнутыми, и она произнесла что-то, что звучало прекраснее и мелодичнее всего, что я когда-либо слышал на языке ромалэ.

– Она говорит, что хочет погадать вам по руке, – перевел профессор.

От ее пальцев тепло перешло к моим. Она очень осторожно разогнула мою ладонь и повернула ее линиями кверху. Затем она долго и пристально рассматривала очертания моей кожи, а я тем временем с каким-то волнением смотрел на эту мило склоненную головку и на белый пробор, разделяющий черные волосы. Не поднимая головы, девица пробормотала какие-то мрачно звучащие слова. Я вопросительно уставился на профессора.

– Ну, – уклончиво отозвался он, – она предсказывает вам что-то неприятное. Иного и ожидать не стоило…

– Просто скажите, что именно.

– Ну… болезнь и смерть. Да глупости все это!

Я уже почувствовал на своих губах улыбку превосходства, как вдруг девица плюнула мне в ладонь, злобно взвизгнула и с хохотом бросилась к ближайшему пещерному жерлу. Я застыл с протянутой рукой и слюной, стекающей меж пальцев. Мы с профессором, оба – честные эрудиты и люди культуры, чувствовали себя застрявшими на необитаемом острове. Было ли виной тому наше поражение от пещерных людей или предчувствие будущих сюрпризов, не ведаю – но мы вернулись с нашей экскурсии довольно смиренно, ожидая, что какие-нибудь скверные дела и впрямь случатся с нами. Выдохнув, мы обнаружили, что наши палатки стоят на прежнем месте, и услышали от оставшегося слуги, что без нас тут ничего примечательного не творилось. Тут, казалось бы, впору расслабиться, но мы не чувствовали себя так комфортно, как прежде. В