Лемурия - Карл Ганс Штробль

нашу палатку будто вполз какой-то враждебный и тревожный дух. Совсем рядом с нами словно бы таилось нечто с неподвижными, злыми глазами. У меня камень с души свалился, когда профессор объявил:

– Давайте завтра собираться назад.

Профессор паковал свои записи, а я, в честолюбивой попытке подкупить судьбу тем, что был полезен, помогал ему в этом. Мы говорили о первобытных народах, рабстве, белых «скупщиках невест», о тайнах крови красивых цыганок в глиняных пещерах. Моя ладонь все это время горела, будто в слюне той девушки содержался едкий яд.

– Знаете, – сказал профессор, – а с меня пока хватит леса. Я тоскую по своим книжным полкам, письменному столу и мокрому тротуару, освещенному яркими огнями витрин. Эта здешняя примитивность – она уже не для нас… мы оба слишком глубоко прониклись сутью культуры, уравнивающей всех и вся… Пожалуйста, положите вот это все в ящик.

– Я понимаю, – сказал я, наклоняясь с пластинками над коробкой в углу палатки. – Я могу эстетически оценить такого человека, как Таки Маринешку. Взглянуть на него как бы со стороны. Но лично для меня, в отрыве от истории, он все еще – заноза в…

Я открыл коробку, не глядя, поставил новые пластинки в компанию к прочим.

– …в одном таком мягком, знаете ли, месте…

Прохладное прикосновение к пальцам, резкое шипение, словно ветер подул в узкую щель, а затем – острая боль… Я отдернул руку – с нее свисало влажное черное тело гадюки. Треугольная чешуйчатая голова крепкими зубами впилась мне в мясо. Профессор закричал и бросился ко мне – не знаю, откуда у него вдруг взялись кусачки, но ими он схватил змею за голову. Ему пришлось буквально вырезать эту гадину вместе с частью моей ладони, после чего он зажег свечу и сунул крестообразную рану в пламя. Вся палатка вокруг меня вдруг закружилась – а в эпицентре вихря подергивалась конвульсивно моя распухшая, искалеченная рука… А потом я лишился чувств. На следующее утро я проснулся как после сильного опьянения. Быстрые действия со стороны профессора Гернгрубера спасли меня. Трех черных гадюк мы достали из ящика с пластинками. Еще одна оказалась в моей сумке, одна – в чехле для фотоаппарата, и даже в термосе свернулась одна из этих агрессивных тварей. Большую часть ночи, пока я валялся в беспамятстве, профессор охотился на змей вместе со слугами. Целый выводок поселился у нас под спальными мешками. Цыганка не ошиблась в первой части своего злого пророчества, хотя болезнь моя и не продлилась долго. Через десять дней я выздоровел без каких-либо последствий, кроме раны в правой руке, паралича безымянного пальца и мизинца и некоторой слабости, вызванной тем, что я переборол действие змеиного яда.

Мы двинулись в обратный путь без каких-либо задержек. Целый день тряски в телеге снова немного подкосил меня, а поездка в открытом вагоне по раскрашенному осенними красками лесу выстудила до костей. Я радовался как ребенок, когда мы все же добрались до железнодорожного вокзала. Вскоре нам предстояло сесть в уютный вагон экспресса с мягкими сиденьями. Пока профессор за стойкой оформлял билеты и багаж, я оглядывался на чащу. Желтые, красные и коричневые кроны колыхались на склонах, и лучше, чем летом, просматривались изгибы пустынных долин. В синем небе, испещренном белыми облаками, парила далекая птица. Воспоминания обо всем, что я пережил, были настолько яркими, что, когда Таки Маринешку внезапно предстал передо мной, я подумал, что он мне привиделся.

– Денечка доброго! – произнес он с усмешкой.

– Ты… ты? Что тебе здесь нужно?

Он притопнул левой ногой по земле и приподнял шляпу.

– Господа уезжают? И я тоже возвращаюсь в Бухарест.

– Ну и катись ко всем чертям! – сказал я, взбешенный тем, что не знаю, как вести себя перед лицом этакой наглости.

– О, да без проблем, – засмеялся он, – но сначала я хочу получить остаток своей платы. Господа не уволили меня, так что они все еще должны мне деньги за… секундочку, дайте мне посчитать… пять недель и три дня, вот. – Он поднял руку и начал прикидывать, много ли ему еще нужно с нас получить, считая на девяти пальцах и на том обрубочке, чей остаток мы закопали в лесу.

– Негодяй! Ты обирал нас все это время! Как попался – сбежал, и еще смеешь теперь с нас что-то требовать? – возмущался я, указывая на его пострадавшую руку. – Думаешь, я не знаю, что это ты отравил источник, убил моего пса и рассовал по палатке змей? Знаешь, я сейчас вызову начальника станции – пусть он запрет тебя, пока не прибудут власти…

– Что-что? Что вы сказали? Власти? Какие такие власти?

Он выпятил грудь и встал грубо и вызывающе, почти наступая мне на ноги. Дыхание этого типа обдавало мои губы. Его зрачки расширились, как у зверя. К счастью, в этот момент подошел профессор, иначе я бы, наверное, несмотря на свою слабость, ввязался с этим типом в драку. Гернгрубер заключил меня в свои медвежьи объятия, как ребенка, и просто отодвинул в сторону.

– Чего вы хотите? – грубо спросил он у Маринешку.

Гораздо более смиренно перед мощной фигурой профессора, но все такой же наглый и настырный, наш горе-гид повторил требования.

– Ну-ну! – прикрикнул на него Гернгрубер. – Еще чего! – Впрочем, вышло у него это «еще чего» каким-то неубедительным, и Таки, уловив слабину, поднял крик – словно по отношению к нему была совершена великая несправедливость. На крики сбежались какие-то мужики – судя по всему, дровосеки. Они изрядно выпили и теперь ждали прибытия своего поезда. В трезвом состоянии такие люди обычно молчат, терпеливо снося даже самое тяжкое бремя, – но после возлияний становятся на редкость словоохотливыми, вспоминают, что господа тоже сделаны из грязи и у тех, как и у них самих, есть только одна жизнь.

Таки Маринешку горланил, не унимаясь, и лесорубы сузили круг – видимо, думая, что мы, развращенные цивилизованные люди, подло поступили с хорошим сельским парнем.

– Они хотят уйти, не заплатив мне причитающееся! – кричал Маринешку и размахивал руками. – И уйдут ведь! Я верой и правдой служил им… Братья, я живу лишь собственным трудом… я нищенствую, а эти господа пухнут от богатства! И хотят стать еще богаче, отняв мое жалованье…

Мужики возмущенно загалдели. Я почувствовал, что меня толкают сзади, прижимают к проходимцу. Профессор мог бы пробить брешь своей медвежьей силушкой, но он опустил руки и, казалось, взвешивал наши шансы в драке.

– Дорогу! Что здесь происходит? – крикнул кто-то.

Начальник станции пришел к нам на помощь, и круг людей сразу