Почтовая открытка - Анна Берест

— Помнишь, ты принесла открытку и мы все стали ее обсуждать?

№ — Да, помню.

— Никто конкретно не пришел тебе на ум?

— Нет. Никто.

— А ты не подумала про себя: ага! А ведь наверное, эту открытку прислал тот-то?

— Нет.

— Странно.

— Что странно?

Как будто тебе не любопытно узнать, кто…

— Бери открытку, если хочешь, но меня оставь в покое, — сказала Леля, оборвав меня на полуслове.

Она пошла к окну прикуривать сигарету; в воздухе витало что-то огнеопасное, и я поняла, что мама пытается успокоиться, отстраниться, отодвинуться от меня подальше. И как водяные знаки, которые проступают, которые видны на просвет, в миг, когда мама встала у окна, я словно увидела у нее внутри контур жестяной коробки — холодной-холодной, запаянной ржавчиной, — куда мама запрятала эту открытку. Причины этого сейчас кажутся мне очевидными, но раньше не приходили в голову. Моя мать скрывала в этой жестянке, в черном колодце души, что-то такое мощное и взрывоопасное, что — заимствую слова у Хелен Эпштейн — «слова рассыпаются в прах, не в силах его описать».

— Прости меня, мама. Я не хотела на тебя давить. Понимаю, что тебе не хочется обсуждать эту открытку. Ладно… Пойдем пить чай.

Мы вернулись на кухню, и мама собрала мне гостинцы: банку соленых огурчиков, которые я в детстве ела на полдник. Мне нравилось в них сочетание мягкости и хруста, привязчивый кисло-сладкий вкус. Леля кормила нас селедкой, черным хлебом, сырниками, картофельными оладьями, рыбной пастой, блинами, баклажанной икрой и паштетом из куриной печенки. Это был ее способ прививать нам исчезнувшую культуру. Через вкусы и запахи Средней Европы.

— Давай я подброшу тебя к электричке, — предложила мама.

Спустившись с крыльца, я заметила новенький почтовый ящик.

— Вы поменяли его?

— Старый окончательно отдал богу душу.

Я застыла на месте: исчезновение старой развалины огорчило меня так, словно исчез ключевой свидетель моего расследования.

В машине я стала выговаривать маме: как она не предупредила меня о такой перемене? Леля удивилась, открыла окно машины, прикурила очередную сигарету и пообещала:

— Я помогу тебе найти отправителя открытки. Но при одном условии.

— Это при каком же?

— Что ты как можно скорее разберешься с тем, что случилось у внучки в школе.

Глава 2

За окном электрички тянулась панорама южных пригородов Парижа, я узнавала каждый торговый центр, каждый жилой дом и офисное здание. Я вспомнила, что именно здесь, между Баньё и Жантильи, когда-то находилась Зона Парижа, район обивщиков стульев и корзинщиков, который в 1942 году проехала на велосипеде Мириам, чтобы выбраться из города и спастись.

Сразу за станцией «Университетский городок» видны старые семиэтажки из оранжево-красного кирпича. В свое время их называли дешевым жильем, пока не возникла следующая программа бюджетного жилья, а тогда это был район массовой застройки по доступным ценам и с налоговыми вычетами. Те дома еще стоят. В одном из них, по адресу улица Адмирала Муше, 78, жили Рабиновичи в то время, когда иностранными жителями Франции считались они и люди вроде них. Семьдесят пять лет спустя я сумела исполнить мечту Эфраима об интеграции. Я живу уже не на окраине, а в центре. Настоящая парижанка.

Я достала из сумочки открытку и стала ее рассматривать. Опера Гарнье вызывала в памяти мрачные годы оккупации. Наверное, автор не случайно выбрал именно эту достопримечательность. Свой короткий визит в Париж Гитлер начал с посещения именно этой достопримечательности.

Выходя на своей станции, я задумалась, а вдруг надо было рассуждать совсем иначе. Возможно, автор выбрал эту открытку случайно, как первое, что подвернулось под руку. Не желая сообщить что-то конкретно. В поисках следовало остерегаться того, что сразу бросается в глаза, и особенно всего драматического, литературного. На обратной стороне четыре имени, написанные в столбик, одно под другим. Почерк казался необычным, особенно начертание имен, как будто нарочито странное. Я никогда раньше не видела, чтобы в конце имени «Эмма» буква «А» была написана как две «С», словно ее следовало читать в зеркальном отражении, как в оптических обманках Леонардо да Винчи.

Здание Опера было сфотографировано осенью, должно быть в один из тех теплых октябрьских вечеров, когда часы переводят на зимнее время и кажется, что уличные фонари включились по ошибке, и небо голубое, как летом. Вот и анонимный автор открытки представлялся мне тоже каким-то смутным силуэтом на грани дня и ночи, на границе миров. Вроде того человека, что виден со спины на первом плане фотографии, с сумкой через правое плечо. Прозрачный, словно окруженный призрачной дымкой. Не вполне живой, не совсем мертвый.

Открытка выпущена гораздо раньше, чем отправлена, — в 2003 году. Что же случилось? Человек дошел до почты и повернул назад? Решил еще раз все хорошенько обдумать?

Вот он колеблется, уже готов опустить ее в почтовый ящик и в последний момент отдергивает руку. Может быть, с облегчением, а может, и с тревогой разворачивается, идет домой и кладет открытку обратно на стол. До наступления следующего века.

В тот вечер, поужинав с дочкой, искупав ее, одев в пижаму, поцеловав и уложив спать, я не стала просить ее рассказать, что произошло в школе. Конечно, я дала слово маме. Но опять меня что-то остановило. Вместо этого я отправилась на кухню, положила открытку на свет под вытяжкой и долго смотрела на нее, словно сейчас наконец-то все пойму.

Я осторожно провела пальцами по шершавому картону, как будто по коже какого-то живого существа, стараясь расслышать биение сердца, сначала слабое, потом все более сильное с каждым поглаживанием. Я звала их по имени: Эфраим, Эмма, Жак и Ноэми. Чтобы они указали мне правильный путь.

Несколько секунд я ломала голову, гадая, как подступиться к решению проблемы. Стояла на кухне в тишине. А потом пошла спать. Погружаясь в сон, я словно увидела его. Автора открытки. Он мелькнул и исчез. В темноте старой квартиры, в конце коридора, темного, как зев пещеры, он десятилетиями терпеливо ждал, когда я его отыщу.

— Слушай, странная вещь… Порой мне кажется, будто меня толкает невидимая сила…

— Твои диббуки? — спросил меня Жорж на следующий день, когда мы встретились за обедом.

— В каком-то смысле да, я верю в существование призраков… Но мне хочется, чтобы ты воспринимал мою историю всерьез!

— А я говорю вполне серьезно. Знаешь что? Ты бы показала открытку частному детективу! У них свои способы находить