Почтовая открытка - Анна Берест

Прямо под окном стоял огромный аквариум, освещенный голубыми неоновыми лампами, где плавало десятка два гуппи — пресноводных рыбок родом из Латинской Америки. Все они были яркими, голубоватыми или желтыми, их крапчатая чешуя как-то перекликалась с очками детектива. Наверное, Франк питает страсть к этим рыбкам, отсюда и водные безделушки в приемной.

За письменным столом на полке громоздились папки, из них, как из лежалых сэндвичей, кое-где выползала начинка.

— Так что там с открыткой? — спросил Фальк с юго-западным акцентом, видимо продолжая традицию Жана Дюлюка, родившегося в Мимизане более века назад.

— Вот, — сказала я и села напротив, — я вам ее принесла. — Я достала открытку из сумочки, чтобы отдать ему.

— Значит, эту анонимную открытку получила ваша мать?

— Совершенно верно. В две тысячи третьем году.

Фальк стал неторопливо читать.

— А кто эти люди — Эфраим… Эмма… Жак и Ноэми?

— Бабушка и дедушка моей матери. И ее тетя и дядя.

— Так… и эту открытку не мог прислать кто-то из них? — спросил он меня со вздохом. Так автомеханик для начала выясняет, не забыли ли вы просто долить масло.

— Нет, они все погибли в сорок втором году.

— Все? — опешил детектив.

— Да. Все четверо. Погибли в Освенциме.

Фальк поморщился и посмотрел на меня. Я не знала, что это — сочувствие или недоумение.

— В концлагере, — пояснила я.

Но Фальк по-прежнему молчал, нахмурив брови.

— Убиты нацистами, — добавила я, чтобы устранить всякое непонимание.

— О-ля-ля! — произнес он со своим юго-западным акцентом. — Что за жуткая история! О нет, это правда ужас.

На этих словах Фальке стал обмахиваться открыткой, как веером. Вряд ли он часто слышал у себя в кабинете слова «Освенцим» и «концлагерь». Немного помолчал, сбитый с толку.

— Вы сумеете помочь мне найти отправителя? — спросила я, возвращая его к разговору.

— О-ля-ля, — снова завел Фальк, размахивая моей открыткой. — Знаете, мы с женой расследуем супружеские измены или разглашение корпоративной информации, конфликты с соседями… Самые обычные случаи. Но не… такое!

— И вы не работаете с анонимными письмами?

— Да, да, конечно работаем, — ответил Фальк и вовсю закивал, — но тут… дело кажется мне слишком сложным.

Теперь мы оба не знали, что сказать. Фальк понял по моему лицу, что я разочарована.

— Открытка пришла в две тысячи третьем году! Можно было проснуться и раньше! Честно говоря, мадам, вы вряд ли застанете автора послания в живых…

Я взяла пальто и поблагодарила его.

Франк Фальк смотрел на меня поверх своих толстых черепаховых очков; на лбу у него выступил пот, и я отчетливо понимала, что больше всего он хочет, чтобы я поскорее исчезла. Тем не менее он согласился уделить мне еще несколько минут.

— Так, — сказал он со вздохом, — я скажу, что мне приходит на ум… При чем тут Опера Гарнье?

— Этого я не знаю. У вас нет соображений?

— Думаете, там могли прятать кого-то из ваших родных?

— Вообще-то, вряд ли… Слишком большой риск.

— В смысле?

— В период оккупации оперный театр Гарнье был для немцев настоящим центром светской жизни. Фасады Опера были украшены свастиками сверху донизу.

Франк снова задумался.

— Ваша семья жила поблизости?

— Нет, наоборот. Они жили в Четырнадцатом округе, на улице Адмирала Муше.

— Может, это было место встречи? Они участвовали в Сопротивлении? Ну, знаете… встречи на станции метро или еще где-нибудь.

— Да, это возможно. Место встречи… — Я специально не договорила, чтобы детектив мог развить свою мысль.

— В вашей семье были музыканты? — спросил он меня после нескольких секунд молчания.

— Да! Эмма. Одно из четырех имен. Она была пианисткой.

— Как по-вашему, она могла выступать в оперном театре или работать в оркестре?

— Нет, она просто преподавала фортепиано. Она не концертировала. И потом, знаете, во время войны евреям не разрешалось выступать в Опера. Даже произведения композиторов-евреев были исключены из репертуара, — Слушайте, — он посмотрел сначала на одну сторону открытки, потом на другую, — я не знаю, что еще сказать…

Фальк считал, что его миссия выполнена, он потратил время, изучил открытку и теперь хотел, чтобы я ушла. Но я продолжала сидеть.

— Да, — вздохнул он, — я тут вот что еще подумал… — Фальк помолчал и вытер пот со лба, — кажется, он уже жалел о своих словах. — Знаете, мой тесть… был жандармом… он вечно рассказывал про какие-то случаи на службе… — Фальк внезапно умолк. Он вспоминал что-то очень далекое, полностью уйдя в свои мысли.

— Много было интересного, наверное, — сказала я, возвращая его к теме.

— Не обольщайтесь. Во-первых, он заговаривался, без конца пережевывал одно и то же, но бывали и полезные вещи — сейчас поймете, к чему я. Вы обратили внимание на марку?

— На марку? Да. Я заметила, что марка приклеена вверх ногами.

— Так вот. Может, это важная деталь… — Фальк важно покачал головой.

— Вы имеете в виду, что пославший сделал это намеренно?

— Совершенно верно.

— Хотел что-то этим сказать?

— Вот именно, что-то сказать.

Фальк смотрел прямо перед собой, и я поняла, что он сейчас сообщит мне что-то чрезвычайно важное.

— Ничего, если я буду записывать?

— Да, да, пишите, — сказал он, вытирая запотев шие очки. — Представьте себе, что раньше — я говорю сейчас о девятнадцатом веке — за почтовое отправление платили в два приема. Первый раз — отправляя письмо. И второй раз — чтобы его получить. Понимаете?

— Надо было заплатить, чтобы прочесть? Я не знала…

— Да, на заре почтового дела так и было. Но вы имели право не принимать письмо, которое вам послали. И тогда не платили… Поэтому люди придумали условный код, чтобы не платить второй раз. В зависимости оттого, как располагалась марка на конверте, она означала что-то конкретное; например, если марка ставилась боком, с наклоном вправо, это означало «болезнь». Понимаете?

— Вполне, — сказала я. — И не нужно вскрывать письмо и платить пошлину. Информацию сообщала марка. Так?

— Именно так. С тех пор люди стали придавать значение расположению марок. Например, еще сегодня аристократы наклеивают марки вверх ногами в знак протеста. Ведь на марке изображена Марианна — символ Французской республики. То есть получается «Долой республику».

— Так что, возможно, на моей открытке марка перевернута нарочно. Вы так решили?

Фальк снова кивнул, а затем сделал мне знак внимательно слушать:

— У бойцов Сопротивления письмо с перевернутой маркой означало «понимай наоборот». Например, отправляет человек письмо со словами «Все хорошо», а читать нужно «Все плохо». — Детектив снова откинулся в кресле и выдохнул