Человек с одинаковыми зубами - Филип Киндред Дик

Вернувшись домой, он обнаружил свою жену на террасе. Она сидела в плетеном кресле, облаченная в желтые шорты и верх от купальника, и читала книгу.

– Слушай, – сказал он, – мы превысили лимит на счету.

– Нет-нет, – ответила Шерри.

– В каком смысле нет? Посмотри на это уведомление.

Он помахал перед ней бумажкой, и она наконец отложила свою книгу.

– Они ошиблись, – сказала она через некоторое время.

– Банк никогда не ошибается. Когда банк ошибался?

Ее спокойствие доводило его до исступления; ему казалось, что он наблюдает мир в замедленной съемке.

– Я только что смотрела чековые книжки, – сказала Шерри, – у нас на счету около двухсот долларов. Я позвоню в банк, – она прочитала имя кассира, – не помню этого человека. Он, наверное, не знает нас и попытался списать деньги с моего старого счета, который мы закрыли, когда открыли совместный счет.

– Сегодня суббота. Банк закрыт.

Это, похоже, ее не смутило; она отложила уведомление и снова взяла книгу.

– Тогда позвоню в понедельник. Или ты к ним зайдешь. Ты будешь здесь, а мне придется звонить из города. Так что, возможно, тебе стоит взять это на себя.

Сохраняя максимальное спокойствие, он сказал:

– Может быть, тебе лучше бы еще раз посмотреть чековые книжки? Прямо сейчас?

– Нет, – сказала она с ноткой раздражения, – я только что это сделала.

– Где последняя выписка?

– В ящике. Наверное.

Он пошел в спальню. Последние несколько месяцев он позволял ей проверять чековые книжки, поскольку теперь они клали на счет ее зарплату, а не его. Она так хотела, и он не мог ее остановить. И она платила по счетам.

Она вела себя очень грамотно, выписывала чеки аккуратно, указывая номер, который он никогда не мог запомнить, и заполняя корешок. Почерк у нее был четким и разборчивым, счета она проверяла и оплачивала до десятого числа. И все же вот оно. Уведомление о превышении лимита.

Он обнаружил, что последнюю выписку она даже не распечатала. И ей было почти две недели. Рухнув на кровать, он разорвал объемистый коричневый конверт, высыпал аннулированные чеки и изучил выписку со счета. Там значился остаток всего-навсего в сорок пять долларов.

Он выбежал обратно на улицу с выпиской и чеками.

– Смотри, – яростно закричал он, подсовывая листок ей под нос, – почему ты ее не открыла? Откуда у нас двести долларов? Две недели назад у нас было всего сорок пять, и мы ничего не клали на счет с третьего числа!

Она не ответила.

– Я неправ? – закричал он.

– Перестань на меня кричать, – сказала она своим низким, убийственным тоном, – а не то дело закончится дракой.

Дрожащим голосом он спросил намного тише:

– Где чековые книжки? Все три. Большая и две маленькие.

– Одна у меня в сумочке. Большая на месте. – Она закрыла и отложила книгу. – Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. Приличные мужья так не обращаются с женами.

Она встала.

– Приличные жены…

– Приличные жены, – перебила его спокойным тоном она, – вправе ожидать, что муж будет их содержать.

Этот выпад, столь неожиданный, не связанный с темой разговора, почти вывел его из равновесия. Он обнаружил, что не может продолжать говорить, и просто уставился на нее. Что происходит? Его жена стояла перед ним, сжав губы, демонстрируя, что она злится, что она тоже расстроена, но не совсем так, как он. Или не так сильно. По ее словам, он вел себя неправильно. Он не мог теперь обсудить их финансы: она видела только мужчину, который плохо обошелся с женщиной, очевидно, дело было в требовательном тоне и интонациях. Ее аристократическая натура не могла этого вынести.

«А как насчет реальности?» – подумал он, отходя в сторону. Ему казалось, что он вот-вот лопнет и взорвется, как перегретая бутылка. Он чувствовал, что он будто разлетается на куски. Руки у него тряслись, и он их плотно сжал – но не смог удержать их сжатыми. Пальцы ног в туфлях поджимались. Язык словно танцевал во рту. «Как будто, – подумал он, – мое тело распадается.

Вот что они имеют в виду под лабиринтом для крыс, – сказал он себе. – Выхода нет. Я не могу говорить с ней, но я должен. Я должен остаться здесь и попытаться поговорить». И все же это было слишком. Жена держалась внешне спокойно, но явно кипела и готова была его наказать. Он повернулся к ней, пытаясь контролировать себя и свою речь, но слова тут же вырвались сами:

– Черт тебя побери! Ты с ума сошла, что ли? Я не понимаю, почему так вышло, – он помахал уведомлением, – откуда это?

– Как тебе, наверное, известно, – сказала Шерри холодно, – мы договорились, что сверка чековых книжек – моя ответственность. Ты отказался от этого, потому что перестал быть кормильцем семьи.

Это не обсуждение, подумал он. Этого не может быть. Это попытка выяснить, где мы с ней находимся.

– Нам нужно положить деньги на счет, – сказал он, тяжело дыша.

– Слушай. Я же тебя предупреждала.

– Ты безумна, – сказал он, – ты просто страдаешь, потому что ты корчишь из себя гордую женщину. Какое мне до этого дело?

«Какое это имеет значение?» – подумал он. Хотя теперь он даже думать не мог, не то что говорить; она лишила его возможности пользоваться словами.

– Я этого не потерплю, – сказала она, скрестив руки на груди, – я не хочу быть замужем за мужчиной, который не может себя контролировать. У тебя явно какой-то глубоко укоренившийся детский невроз. И я не могу быть твоим психоаналитиком. Но я могу позвонить и выяснить, есть ли хороший психоаналитик, который мог бы тебя принять.

Невыносимым усилием воли он заставил себя сказать:

– Ему придется платить.

– Да. Я заплачу.

– Ты не можешь просто… выслушать? Ты? Лично ты?

– То, как ты меня поносишь? Выстроенная тобой система каким-то образом заставляет меня нести ответственность за твое психологическое состояние. Только посмотри на себя.

Он понял, что, господи, плачет. Да, так и было. Слезы текли по его лицу. Сами текли. И она знала, что он не мог их контролировать.

– Нет смысла пытаться говорить с тобой разумно, – продолжила она, – ты нестабилен эмоционально. Когда ты становишься таким, ты ведешь себя как животное.

– Ты никогда меня не жалеешь? – спросил он.

– А должна?

– Как будто бы.

– Жалость. Я считаю жалость унизительной эмоцией. Она унижает нас обоих.

– А как насчет сострадания?

– Не вижу никакой разницы.

– А она велика.

– Ты хочешь, чтобы я держала тебя за