Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

Лиса нетерпеливо вскинула голову:

— А я-то при чем? Ты меня путать…

— Не путать. Помилуй бог! — заторопился Ерунов. — Ты тут главная сила. Без тебя никакого дела не начнется. Видишь ли… Ты не торопись. Слушай. Об Яше речь идет. Говорят, Борзой хочет с тебя судом взыскать за то, что Яша работал у тебя… На помин души, говорит…

Лиса широко раскрыла глаза и сложила губы трубочкой, готовая разразиться руганью. Ерунов сам не знал, откуда забрело к нему такое предположение, но он вовремя понял, что это придумано удачно и заинтересовало неподступную бабу. Не дав ей опомниться, он поспешно заговорил:

— Правда ли, нет ли, только слух такой есть. И будто он того боится, что ты везде говоришь, что он Яшу — того…

— Убил! Своими руками убил! — Лиса вскинула руки и поднесла Ерунову тугой кулак.

— Тс-с! Обожди! За это по суду ответить можно, как за ложное показание. Поняла? Надо обдумаючи сделать. К примеру… А лучше вот что. Зайди-ка ко мне вечерком. Я тебе не то скажу. А что до молотьбы, так ты бы сказала. Ведь мы не без сердца тоже. Тут у тебя и всего-то на полдня, а ты руки вертишь.

Сочувственный тон Ерунова ударил Лису по сердцу. Недавнего недовольства от его посещения как не бывало, она обмахнула рукавом глаза и поклонилась гостю:

— Спасибо на добром слове. Ужо зайду.

Ерунов, выставив перед собой ладони, уклонился от благодарности.

— Не за что. Мы тоже понимаем. Нужда не свой брат. Так вот зайди на минутку.

Лиса долго глядела ему вслед. Сердце туго поворачивалось доброй стороной к этому ползучему мелкому человечку, но его сочувствие было первым со стороны Двориков, если не считать горевой поддержки безумного Яши.

От Лисы Ерунов шел веселым шагом. Удачливый разговор бодрил и окрылял надеждами. На этот раз Ерунов даже заметил, что солнце по-особенному чисто просвечивает жидкий воздух; небо, будто умытое, ласково обнимало землю и рядило его в серебряные нити густо носившейся паутины. Над полем встревоженно летали грачи, и крики их были гулки и чисты. Потянуло выйти подальше в поле, поглядеть чужие посевы, посидеть где-нибудь на боровке, понежиться под солнцем и отдохнуть от ночных тревог.

От блазных мыслей отвлек Ерунова дребезг разбитых колес чьей-то тележки, въехавшей в Дворики. Он, приложив ладонь к козырьку кепки, поглядел в ту сторону, и легкая ознобь тревоги пробежала по ногам: в тележке сидели старшина и урядник со стражниками. По какому-то тайному позыву Ерунов сорвался и почти бегом ударился к своему дому. Вскидывая голову, он чувствовал, как его взяла дрожь: тележка миновала дом Борзого и приблизилась к его сараям.

— Ах, пропасть тебе совсем! — шептал Ерунов и хватался за сердце, боясь, что силы скоро оставят его и он сядет прямо на выгоне.

В дверях мазанки толпился народ. Обычно в это время Галка открывала мазанку и отпускала товар: днем было некогда. Нуждишка у всех мелкая, а нельзя ее миновать: бутылку керосина, дегтю, спичек, табаку — и дворичане спешили в этот час поспеть к мазанке, торопились разделаться с пустым делом. По жадности к деньгам и боясь какого-нибудь обмана, Галка, прежде чем отпустить товар, получала деньги и, уж завязав монетки в мошонку, повешенную на груди под кофтой, начинала отпускать покупателей. В этот день народ, как на грех, прорвало на покупки. Помимо баб и мужиков, сбежались девки — за подсолнухами, ребятишки — за медовыми стручьями и конфетками. Галка, оглушенная гомоном, не знала, с кого начать, давно позабыв о том, сколько и за что с кого получено денег. Растерявшаяся, она прикрикнула на ребятишек, выперла их за порог и решила заняться сперва грязным делом — керосином и дегтем. Наливая в мерку из бочонков, Галка загораживала спиной свет: это давало ей возможность незаметно для глаза покупателя не долить на палец до краев мерки. И чтоб скрыть свою вороватость, она делала вид, что очень торопится, кричала на всех:

— Чего свет загородили? Овцы, гной вам в глаза, а не люди!

В это утро она не доливала больше, чем всегда, и, обрадованная, не заметила, как около нее все стихло, народ расступился от двери, и шашка урядника стукнулась о ведро.

— Что это у вас тут? Торговлишка идет?

Галка ломко распрямилась и натолкнулась взглядом на рыжие, подкрученные усы урядника. В эту минуту до мазанки добрался и Ерунов. Еле выговаривая слова, он шикнул на девок, растолкал ребятишек, но пыл его мгновенно исчез: стражник, оправляя ремень шашки, нагло поглядел на него и скомандовал девкам:

— Не расходись пока!

— Как так? — опешил Ерунов.

— Не знаешь как? Вот запротоколим, тогда и разойдутся.

К Ерунову подошел старшина и ласково потрепал его по спине мягкой ладонью. Ерунов покрылся потом, и у него подломились колени.

Протокол писали тут же у мазанки. Посрамление Ерунова привлекло к его дому почти все население Двориков. Подозрительно отсутствовали только Борзые. Ерунов чувствовал на себе злорадные взгляды, не смел поднять глаз от земли, шмыгал носом и чесал под мышкой. Когда урядник начал спрашивать мужиков и баб, все (вот злодеи!) сказали в один голос:

— Торговал, явственно. У него товаров-то, что в хорошем магазине.

А Зызы подскочил к самому столу и грохнул о бумагу кулаком:

— З-з-з, а драл! Драл-то, боже мой! Втроя́!

И народ подтвердил:

— Истинно!

Пока урядник писал, старшина скучающе оглядывался, и в заплывших глазках Левона Самсоныча стоял сон. Он пробовал развлекать себя созерцанием часов, потом взял щепотку табаку из табакерки Ермолая, тоненько потягивал носом.

— Ну, как же, друг, тово-этово? — в десятый раз обращался старшина к Ерунову. — Придется поплатиться? А?

Ерунов ударял себя в грудь и шептал так, чтоб не слышали в толпе:

— Да за что, за свое собственное?

— Закону не знаешь, вот тебе и награда, тово-этово. Много запасов делал.

— Да ведь горбом, Левон Самсоныч, горбом, говорю! А человек я запасливый. Идут, просют, отчего не дать? Если б я торговал истинно…

Наконец Ерунов осмелился спросить разгулявшегося от дремы старшину:

— В ком притчина-то? Скажи, за ради бога.

— В ком? — старшина подставил щепоть к носу и горько затряс головой. — Уж и лих этот сволочь, табак! А ты сам мекни малость. Мне несподручно об этом…

— Борзой?

— А хоть и он! Мое дело сторона.

Ерунов довольно распрямился. Теперь он знал хоть, на ком сорвать зло за свой позор.

Протокол был закончен, и власти перебрались к Борзых на крыльцо. Ерунов успел передать старшине жалобу в суд на Борзых за потраву. Старшина