Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

сосредоточилась на нем безудержно, яростно. В один миг ее лицо отворилось, как отворилась сумочка под пальцами Томаса. Она стояла, наклонив голову набок, словно бы не веря своим глазам.

– Надо же… – протянула она. – Ничего себе фрукт.

В эту секунду Томас проклял не только девчонку, но и все мироздание, в котором она оказалась возможна.

– Томас не стал бы класть пистолет тебе в сумочку, – промолвила его мать. – Он джентльмен.

Девчонка фыркнула.

– А посмотрите. – Она показала на открытую сумочку.

«Ты нашел его там, тупица!» – прошипел старик.

– Я нашел его у нее в сумке! – крикнул Томас. – Грязная преступная сучка стащила мой пистолет!

Мать ахнула, услышав в его голосе еще один голос. Ее лицо почтенной сивиллы побледнело.

– Черта с два он его нашел! – провизжала Сара Хэм и потянулась к сумочке, но Томас, как будто его рукой двигал отец, схватил ее первый и выдернул пистолет. Девчонка в исступлении кинулась на Томаса, норовя вцепиться в горло, и вцепилась бы, если бы мать не метнулась вперед, чтобы ее защитить.

«Стреляй!» – заорал старик.

Томас выстрелил. Этот грохот призван был положить конец мировому злу. Томас воспринял его как звук, который расколошматит напрочь хохот и визготню всех потаскух на свете, сделает так, что воцарится тишина и ничто не будет нарушать безупречный мир и порядок.

Эхо замирало волнами. Не успела утихнуть последняя, как Фэрбразер открыл дверь и просунул голову в коридор. Он наморщил нос. Несколько секунд у него было лицо человека, не желающего признать, что он удивлен. Его глаза, ясные как стекло, отражали картину. Пожилая женщина лежала на полу между девчонкой и Томасом.

Мозг шерифа заработал мгновенно и четко, как вычислительная машина. Он увидел обстоятельства, словно все уже было подтверждено печатно: сынок с самого начала намеревался угробить мать и свалить все на девчонку. Но Фэрбразер явился раньше, чем он думал. Голову шерифа в двери они еще не увидели. Он вгляделся в картину, и дальнейшие догадки вспыхнули у него в голове. Над мертвым телом убийца и потаскуха готовы были рухнуть друг другу в объятия. Когда дело скверное, шериф умел это понять с первого взгляда. Он был привычен к сценам, которые оказывались не настолько плохи, как он надеялся, но на сей раз его ожидания оправдались.

Хорошего человека редко встретишь

Бабушка не хотела ехать во Флориду. Она хотела навестить родственников на востоке Теннесси и потому искала случая подействовать на Бэйли, чтобы он передумал. Бэйли был ее сын, с которым она жила, ее единственный мальчик. Он сидел у стола на краешке стула, склонясь над оранжевым спортивным разделом «Джорнал».

– Вот, Бэйли, посмотри, – сказала она. – Почитай, что пишут.

Она стояла над ним, одной рукой упершись в худой бок, другой с хрустом осеняя его лысину газетой.

– Тут про Непритыку, такая кличка у этого злодея, он сбежал из федеральной тюрьмы и двинулся в сторону Флориды. Пишут, чтó он сотворил с этими людьми. Прочти, прочти. Туда, где рыщет такой преступник, я бы ни за что детей не повезла. Не смогла бы оправдаться перед своей совестью.

Но Бэйли не поднимал глаз от спортивной заметки, и тогда она повернулась к матери детей, молодой женщине в свободных брюках, с широким и невинным, точно капустный кочан, лицом; связанные концы ее зеленого головного платка походили на кроличьи уши. Она сидела на диване и кормила малыша абрикосовым пюре из банки.

– Во Флориде дети уже были, – сказала ей старушка. – Теперь их надо свозить в другое место, чтобы смотрели мир, чтобы расширяли кругозор. Вот, например, восточного Теннесси они еще не видели.

Молодая женщина точно оглохла, но отозвался восьмилетний Джон Уэсли[12], плотный мальчуган в очках:

– Не хочешь во Флориду – сиди себе дома.

Он и его сестренка Джун Стар сидели на полу и смотрели комиксы.

– Ей Королевой дня в телевизоре предложат стать – и то дома не останется, – сказала Джун Стар, не поднимая желтоволосой головы.

– А что, интересно, вы будете делать, если на вас набросится этот Непритыка? – спросила бабушка.

– Как заеду ему по морде! – пообещал Джон Уэсли.

– Она за миллион дома не останется, – сказала Джун Стар. – Забоится пропустить что-нибудь. Куда мы, туда и она все время.

– Ладно, мисс, – промолвила бабушка. – Потом не удивляйся, что я откажусь завивать тебе волосы.

Джун Стар ответила, что волосы у нее и так вьются.

Наутро бабушка, готовая к отъезду, сидела в машине первая. Свой черный саквояж, похожий на голову бегемота, она поставила в угол, а под ним спрятала корзинку с котом Питти Сингом. Оставить кота одного на три дня она никак не могла: она знала, как тоскливо ему будет без нее, и к тому же боялась, что он потрется о рукоятку плиты, случайно откроет газ и задохнется. А ее сын Бэйли не любил ночевать с котом в мотелях.

По одну сторону от нее на заднем сиденье разместился Джон Уэсли, по другую – Джун Стар. Бэйли и мать с малышом сели спереди, и они выехали из Атланты в восемь сорок пять; счетчик пробега показывал 55 890 миль. Бабушка записала эту цифру, потому что ей интересно было знать, сколько миль они проделают за всю поездку. Через двадцать минут они уже были на окраине города.

Пожилая дама устроилась удобно, белые бумажные перчатки она сняла и положила вместе с сумочкой на полку под заднее окно. Мать детей была все в тех же брюках и в том же зеленом платке, а вот бабушка надела в поездку темно-синюю соломенную шляпку с пучком белых фиалок на полях и темно-синее платье в белую крапинку. Воротничок и манжеты были из кисеи с кружевами, к вырезу платья она приколола фиолетовую бутоньерку из искусственных фиалок с пакетиком сухих духов. Случись авария, всякий, кто увидит ее на шоссе мертвой, сразу поймет, что она дама.

Она сказала, что день, похоже, будет в самый раз для езды, не жарко и не холодно, и напомнила Бэйли, что предел скорости – пятьдесят пять миль и полицейские взяли моду прятаться за рекламными щитами, за кустами: не успеешь замедлить ход, как они бросятся за тобой в погоню. Она указывала на все интересное, что встречалось по дороге: вот Стоун-Маунтин[13]; вот выступы голубого гранита по обе стороны шоссе; вот ярко-красные глиняные откосы, кое-где с фиолетовыми прожилками; вот зеленые кружевные полосы полей то с одной, то с другой культурой. Кроны деревьев наполнял серебристо-белый солнечный свет, и все они,