За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

ней какой-нибудь изъян, как всегда делают люди при виде красоты: кривые ноги или еще что-нибудь создающее контраст с прекрасным лицом. Джип никого не замечала, разве только собак, которые, пробегая мимо, обнюхивали ее колени. Она не один месяц решительно культивировала в себе безразличие, решительно отказывалась видеть окружающую реальность, но этот барьер теперь рухнул, ее уносил стремительный поток. «Подать в суд!» – вот что говорил мистер Уэгги. Людям, которые не делятся тайнами даже с самыми близкими друзьями, даже в голову не придет выносить свои неприятности на публичное обсуждение. Джип такая мысль тоже никогда не приходила в голову. С горькой улыбкой она подумала: «В конце концов, я в лучшем положении, чем она! Что, если бы я его тоже любила? Нет, я не хочу никакой любви. Влюбленные женщины обречены страдать».

Она долго сидела на скамье, пока не вспомнила, что ей полагалось прибыть в три часа пополудни на урок музыки к месье Армо. До трех оставалось не так много времени. Джип напрямик пересекла газон. Летний день был полон тихого жужжания пчел и мух, воркования голубей, мягкого шелеста листвы, аромата цветущих лип; по пронзительно-голубому небу со спокойным достоинством медленно плыли редкие белые облака. К чему впадать в уныние? Пятнистый спаниель с широкой головой, курчавым чубом и плутоватой мордой понюхал ее платье и стал вертеться рядом, ожидая, что она бросит парасоль в воду, чтобы принести зонтик обратно. Иначе зачем что-то носить в руках?

Джип застала месье Армо нервно расхаживающим по комнате, из которой, несмотря на широко открытые окна, так и не выветрился запах сирийского табака.

– Ах! – воскликнул он. – Я уж думал, что вы не придете! Вы бледны, вам нехорошо? Слишком душно? Или… – Он заглянул ей в лицо. – Вас кто-то обидел, мой маленький друг?

Джип отрицательно покачала головой.

– Ну да, – раздраженно бросил учитель, – вы мне никогда ничего не говорите. Никому не говорите. Прячете прекрасное личико, как цветок свою головку с наступлением ночи. В вашем возрасте, дитя мое, человек не должен держать невзгоды в себе, тайные горести опасны для музыки, как холодный ветер для здоровья. Сбросьте маску хотя бы на этот раз. – Он подошел ближе. – Расскажите, что вас гнетет. Я давно хотел вас расспросить. Ну же! Мы бываем молоды только однажды, я хочу видеть вас счастливой.

Но Джип стояла, потупив глаза. Будет ли ей легче, если она изольет душу? Или только хуже? Учитель смотрел на нее карими глазами старого преданного пса. Она не хотела обижать доброго старика, но и пересилить себя не могла.

Месье Армо без комментариев сел за пианино, положил пальцы на клавиши, оглянулся и сказал:

– Я вас люблю, и вы это знаете. Старики тоже способны влюбляться, но понимают, что это ни к чему не приводит, поэтому их можно терпеть. И все-таки нам нравится приносить пользу красоте и юности, это нас немного согревает. Расскажите мне о вашем горе! – Он немного подождал и раздраженно добавил: – Ну хорошо, тогда займемся музыкой!

Обычно он садился рядом наискосок от пианино, но сегодня встал во весь рост, словно решил проявить особенную строгость. Джип то ли из-за нервного возбуждения, то ли потому, что пропустила обед, играла, как никогда, хорошо. Полонез Шопена ля-бемоль-мажор, этот гимн революции, никак ей не дававшийся, вдруг зазвучал, словно ее пальцами двигала потусторонняя сила. Когда она закончила, месье Армо наклонился, взял ее руку и приложил к губам. Пальцы Джип кольнула щетина жесткой бородки, она подняла лицо с глубоким удовлетворенным вздохом. Голос у нее за спиной с издевкой произнес: «Браво!»

В дверях стоял Фьорсен.

– Поздравляю, мадам! Я давно хотел увидеть, чем тебя вдохновляет твой… маэстро!

Сердце Джип отчаянно заколотилось. Месье Армо не сдвинулся с места. Слабая улыбка медленно раздвинула его бороду, в глазах застыло удивление.

Фьорсен поцеловал кончики своих пальцев:

– Ты решила подарить свое сердце этому старому Панталоне. Ха, каков любовничек!

Старик задрожал. Джип вскочила и крикнула:

– Дикарь!

Фьорсен бросился вперед с вытянутыми руками, словно хотел схватить месье Армо за горло.

Старик привстал.

– Месье, – сказал он, – вы совершенно пьяны.

Джип преградила дорогу мужу, встав на пути вытянутых рук и почувствовав, как они уткнулись в нее костяшками пальцев. Неужели он совсем выжил из ума? Она твердо посмотрела мужу в глаза, его взгляд дрогнул, он опустил руки и со стоном бросился к выходу.

Месье Армо сказал у нее за спиной:

– Прежде чем уходить, месье, соизвольте объяснить вашу безумную выходку!

Фьорсен резко обернулся, погрозил кулаком и выскочил, что-то бормоча. Громко хлопнула входная дверь. Джип порывисто отвернулась к окну, за которым возбужденное сознание, как бывает в минуты недоуменного гнева, фиксировало всякие мелочи. Лето проникло даже в темный двор. Листья на кусте сумаха блестели, в треугольнике солнечного света между деревьями нежилась черная кошка с голубым бантом на шее. Из бокового переулка доносился заунывный голос торговки клубникой. Джип видела, что месье Армо все еще стоит неподвижно, зажав рукой рот, и разрывалась между чувством вины и злостью. Так оскорбить доброго безобидного старика! До такой низости Густав еще не опускался! Этого она никогда ему не простит! Ибо он оскорбил ее тоже, причем так, что ее гордость и смирение больше не могли этого перенести. Она обернулась, подошла к учителю и вложила свои руки в его ладони.

– Я ужасно сожалею. До свидания, дорогой месье Армо. Я приду на занятия в пятницу.

И прежде, чем он успел остановить ее, вышла за дверь.

Джип пересекла улицу, несмотря на густое движение, и, ступив на тротуар на другой стороне, почувствовала, как кто-то тянет ее за платье. Сзади стоял Фьорсен. Освободившись, она быстро зашагала прочь. Неужели он устроит сцену прямо на улице? Он схватил ее за руку. Джип резко остановилась, повернулась к мужу и ледяным тоном отчеканила:

– Прошу тебя, не устраивай сцен на улице. Не преследуй меня. Если хочешь поговорить со мной, сделай это дома.

Потом, сохраняя спокойствие, отвернулась и пошла прочь. Фьорсен все еще шел за ней, приотстав на несколько шагов. Она не стала ускорять шаг, но подала знак первому проезжавшему мимо такси и попросила:

– Бери-стрит, и побыстрее!

Фьорсен дернулся было вперед, но не успел нагнать и так и замер со вскинутой рукой и смертельно бледным лицом под широкополой шляпой. Джип была слишком разгневана и возмущена, чтобы обращать на него внимание.

Еще стоя у окна в квартире месье Армо, она решила, что уедет к отцу. Ей претило возвращаться к Фьорсену, и единственное, что ее занимало, – как вывезти