За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

В три часа. Вот, значит, когда ей назначено! Взгляд Фьорсена случайно остановился на маленькой старой раскрашенной репродукции – вакханка с развевающимся зеленым шарфом играет в бубен перед обнаженным купидоном с луком и стрелами, а тот смотрит на нее снизу вверх. Фьорсен перевернул картинку; на тыльной стороне было нацарапано: «Моему маленькому другу от Э. А.» Фьорсен глубоко затянулся, медленно выпустил дым и подошел к пианино. Открыв крышку, он начал играть, глядя в пустоту перед собой. Сигарета почти обжигала губы, но он продолжал играть, вряд ли понимая, что именно. Наконец удрученно остановился. Разве он великий артист? Последнее время его мало заботило, возьмет ли он когда-нибудь скрипку в руки еще раз. Фьорсен устал стоять на сцене перед морем тупых рож, наблюдая, как эти болваны глупо хлопают в ладоши. Его тошнило от однообразия, а теперь еще и талант начал изменять ему. Когда это началось? Что с ним в последнее время происходит?

Он встал, прошел в столовую, выпил еще бренди. Джип терпеть не могла, когда он пил. Ничего, пусть не шляется где попало. Уроки музыки, понимаешь! На часах почти три. А что, если пойти и посмотреть, чем она там занимается? Явиться и предложить проводить ее до дома! Оказать знак внимания. Ей, возможно, понравится. Во всяком случае, это лучше, чем сидеть и ждать, когда она вернется, сохраняя непроницаемую мину. Фьорсен еще отхлебнул бренди, совсем немножко, взял шляпу и вышел. Идти было недалеко, но пекло солнце, и он подошел к дому учителя музыки, чувствуя головокружение. Дверь открыла служанка.

– Я мистер Фьорсен. Миссис Фьорсен у вас?

– Да, сэр. Вы подождете?

Почему она так странно на него смотрит? Как она дурна собой! Как отвратительны некрасивые люди! Когда служанка ушла, он открыл дверь гостиной и прислушался.

Шопен! Полонез ля-бемоль-мажор! Хорошо! Неужели это Джип так играет? Очень хорошо! Привлеченный звуками музыки, он двинулся по коридору и осторожно надавил на дверную ручку. Музыка прекратилась, и он вошел в комнату.

Когда полутора часами позже Уинтон покинул его дом, Фьорсен так и остался стоять у входной двери, раскачиваясь всем телом. Вызванная избытком бренди вспышка ревности, побудившая его оскорбить жену и старика Армо, улетучилась, стоило Джип обернуться и осадить его ледяным тоном на улице. С той минуты его страх продолжал нарастать. Простит ли она? Ему, всегда действовавшему по сиюминутному порыву, из-за чего потом с трудом припоминал, что сделал и кого оскорбил, самообладание Джип представлялось немного пугающей загадкой. Куда она поехала? Почему не вернулась домой? Его тревога, как шар, катилась под уклон, набирая ход. А что, если она вообще не вернется? Нет, должна вернуться, ведь здесь остался ребенок, ее ребенок!

Никогда еще мысль о ребенке не доставляла ему столь неомраченного удовлетворения. Фьорсен отошел от двери и, осушив бокал, чтобы успокоиться, растянулся на диване в гостиной. Пока он лежал, чувствуя внутри теплоту бренди, появилась мысль: «Я начну новую жизнь, брошу пить. Все пошлю к черту, отправлю ребенка в деревню, заберу Джип с собой в Париж, Берлин, Вену, Рим – куда угодно, лишь бы не оставаться в Англии, подальше от ее отца и всей этой надутой, скучной публики. Ей понравится, она любит путешествовать. Да, они будут счастливы. Сладкие вечера, сладкие дни, атмосфера, которая не давит на тебя и не заставляет думать о выпивке, подлинное вдохновение, настоящая музыка! Прокопченные парижские улицы, сверкающая чистота Тиргартена, серенады в переулках Флоренции, светлячки в сумерках Сорренто – пьянящие воспоминания! Постепенно теплота бренди угасла, и ему стало зябко. Фьорсен прикрыл глаза, решив вздремнуть до прихода жены, однако очень скоро открыл, потому что ему опять начал мерещиться, как часто бывало в последнее время, все тот же кошмар – жуткая мерзость: лица, подвижные, меняющиеся под его взглядом, становились все уродливее и уродливее, превращаясь в зияющие дыры, страшные дыры, кругом одно разложение, лица сливаются в перепутанные, корявые, черные древесные корни! Ужас! Он открыл глаза, потому что это всегда помогало прекратить кошмар. В доме стояла абсолютная тишина. Ни звука сверху. Не слышно собак. Надо пойти проведать ребенка.

В коридоре его застал дверной звонок. Он сам открыл дверь. Телеграмма! Фьорсен разорвал конверт.

«Джип и ребенок у меня. Подробности письмом.

Уинтон».

Фьорсен отрывисто усмехнулся, захлопнул дверь перед носом у мальчишки-почтальона и взбежал вверх по лестнице. Зачем? Одному богу известно! Там же никого нет! Ни души! Неужели Джип действительно ушла от него и больше не вернется? Он остановился у кровати жены, плюхнулся поперек постели, зарылся в нее лицом и заплакал, как случается с мужчинами в пьяном бессилии. Неужели он ее потерял? Больше не увидит, как закрываются ее глаза под его поцелуями? Никогда больше блаженно не окунется в ее очарование? Он вскочил, слезы еще блестели у него на щеках. Решила уйти? Глупости! Этот спокойный, чопорный дьявол-англичанин, ее отец, вот кто виноват! Это он все подстроил, похитил ребенка!

Фьорсен спустился вниз и выпил еще одну порцию бренди. Ему опять стало немного легче. Что делать? Подробности письмом. Пить и ждать? Поехать на Бери-стрит? Нет. Пить! Весело проводить время.

Он засмеялся, схватил шляпу, вышел на улицу, сначала взял яростный темп, но потом стал замедлять ход все больше и больше, в голове у него все завертелось, и, поймав такси, попросил ехать к ресторану в Сохо. С самого утра у него не было во рту ничего, кроме сухого печенья: он всегда пренебрегал завтраком, – поэтому заказал суп и бутылку лучшего кьянти (мысль о плотной пище ему претила). Он просидел больше двух часов, бледный, молчаливый, с каплями пота на лбу, то ухмылялся, то, к удивлению одних и беспокойству других, пальцами выписывал в воздухе какие-то фигуры. Если бы он не примелькался в этом заведении, то мог бы вызвать подозрения. К половине десятого вечера вино закончилось, и Фьорсен поднялся, положил на стол золотую монету и вышел, не дожидаясь сдачи.

На улице уже горели фонари, но темнота еще не наступила. Он нетвердой походкой отправился на Пикадилли. Уличная девка перехватила его взгляд. Посмотрев на нее, он, не говоря ни слова, взял ее под руку. Идти стало легче, дальше они шли вместе. Фьорсен вдруг спросил:

– Скажи-ка, ты счастлива?

Девушка остановилась и попыталась высвободить руку. На лице с черными глазами и толстым слоем пудры мелькнул испуг. Фьорсен засмеялся, не отпуская ее.

– Когда встречаются двое несчастных, им по пути. Пошли! Ты немного похожа на мою жену. Хочешь выпить?

Девушка затрясла головой,