Городошники - Татьяна Нелюбина

– Заткнись.

– Зина, какая ты все-таки грубая.

Мы сварили макароны, съели, ничуть не насытились, а Кислуха, то ли с голода, то ли под воздействием страстной Кармен начала причитать: ах, ах, любовь!..

Я пошла мыть тарелки, она увязалась за мной. Она сокрушалась, что женщина в ней проснулась, я дала ей тарелку:

– На, вытирай.

– Ах, почему женщина во мне проснулась так поздно, я бы ему показала, какая я! Как я могу любить!.. – Она отдала мне не вытертую тарелку. – Только бы одну ночь нам с тобой (она, видимо, мысленно к Прохору обращалась), дорогой, любимый, я бы заласкала тебя, я бы плакала от бессилья, от невозможности излить всю свою любовь к тебе, я бы обнимала тебя все крепче, я бы выпила тебя до дна, опустошила бы тебя, задушила, погубила, но никому бы не отдала!

Я вытерла тарелки и посоветовала:

– А ты не мне, ему душу излей.

– Я не могу, – она покраснела. – О таком не говорят.

– А ты попробуй. Пойдем.

– Куда?

– В «Домовую кухню». Пять минут идти.

У Прохора было ночное дежурство в «Домовушке». Он там караулил котлы с костным бульоном, шницеля и жареную картошку. Домовушницы, добрые бабки, оставляли ему еды, которой, я надеялась, и на нас хватит.

Кислуху передернуло от брезгливости.

– Столы жирные… их, что, не моют? И этот запах… прогорклый… Таракан!!!

Да, тараканов здесь было полно. Они задорно ползали по столу в обе стороны.

Кислуха позеленела, сглотнула.

– Уже поздно, можно мне остаться ночевать в общежитии?

– Оставайся.

– Тогда пошли, я спать хочу.

– Но ты же…

– Уже поздно, Зина! – жалобно сказала она.

Я уплела шницеля, запила их компотом, и мы отправились в общежитие. Сидоров сидел в рабочей комнате за своим планшетом. Я спросила, не из Нижнего ли он Тагила родом?

– Нет…

– Тогда тебе тем более будет интересно узнать, что там есть высокая гора, называемая Магнитной. Она вся состоит из железной руды, в ней большие массы магнита, из крупного куска этого камня даже сделан престол в главной церкви. А близ горы – медный рудник, где добывается во множестве и малахит. Воздух в медноносных рудниках очень тяжел, по некоторым галереям струятся ручейки чистейшей воды, в ней видны разноцветные камешки, преимущественно малахитовые. Воды этих ручейков меланхолически журчат, сетуя, что должны вечно жить под землею и лишены дневного света, но грусть их вдруг превращается в нечаянную радость, они сбегаются к одному бассейну, из него поднимаются на поверхность земли и здесь образуют значительную речку, которая уже весело бежит через весь завод и город.

Нижний Тагил славится по всей Сибири своими образованными людьми, сведущими в горном искусстве и в заводской администрации. Они все живут богато. Те, кто не работает на заводе или руднике, занимаются различными производствами, делают сундуки всех возможных видов с краскою и позолотою. Особенно хорошо делаются чайные подносы, столы, и все это с живописью и с золотыми узорами очень красиво, и всю эту живопись и позолоту делают девицы.

Достоин замечания лак, которым покрываются все эти изделия. Лак этот не боится ни кипучей воды, ни лютого мороза. Изделия свои тагильский народ сбывает на Ирбитской ярмарке, а оттуда изделия отправляются в Среднюю Азию. В Нижнем Тагиле все живут весело, нигде не встретишь такого радушного гостеприимства, как здесь, хлебосолы примерные. Шляющихся и нищих людей ни на одном заводе нет.

Сидоров придвинулся ко мне и расстегнул мою блузку. Я его похвалила за смелость, хоть мне и было жаль, очень жаль, что Сидоров не из Нижнего Тагила.

И валяться долго нельзя, нужно успеть, я не спросила, когда он приедет, мужчин пугают женщины «остепененные», они представляют себе этакую комнатенку, заваленную книгами, или не знаю, что они там представляют, отталкивающую пустоту в кастрюлях, горы грязной посуды и несвежего белья. В этом отношении я… я чистюля, не выношу беспорядка ни в чем… Может, я перебарщиваю? Может, они как раз представляют стерильную чистоту, как в больничной палате? Я бросила плед на кресло, пусть свисает живописными складками. А вдруг он не приедет? Тогда зачем вся эта возня на кухне? Жалко время терять… Но если не приедет, то обязательно заглянет завтра… Ну вот еще, придет, а стол ломится, будто нарочно… А что ж, для дорогого гостя… И потом мало ли, может у нас так заведено с мамой – красиво ужинать каждый день. Да, так заведено, все равно стол накрою, только бы мама не подвела – начнет восторгаться, ах, как у нас сегодня красиво! Бедная мамочка моя, вырастила дочку, а все еще о ней заботится, пора бы уже и наоборот, пусть мамочка отдохнет, теперь моя очередь. Ой, как болит нога, может, к врачу надо? Все равно придется идти – из-за больничного.

Звонок. Звонок в дверь. Я открою сама! Прежде, чем он успеет дойти до комнаты, где накрыт стол, я успею наговорить столько колкостей, что все испорчу… Мама, не открывай, я сама!

В зеркало поглядела, синева странная под глазами, а глаза-то, бог мой, горят! Щеткой по волосам провела, оправила платье, не чересчур ли оно нарядное для домашнего, второй звонок, открываю!

– Здравствуйте, проходите, как я вам рада, что вы, не снимайте туфли, у нас нет таких больших тапочек, – а сама все смотрю на него, пытаюсь скрыть свою растерянность, что я делаю, куда иду?

Он с любопытством все оглядел, спросил:

– Как ваша нога?

– Не знаю… Болит.

– Вам нужно лежать, а не…

– Я лежала! Добросовестно, всю ночь! А утром столько дел накопилось… Мы с мамой приготовили великолепный ужин.

Он засмеялся:

– А я иду такой осторожный сюда, готовый, если что, сразу сбежать.

– Я вас так напугала?

Он извиняется, спускается к машине, поднимается. С цветами! Это удивительно, я и не подозревала, как мне приятно его видеть, с ним ужинать, пить вино, глядеть на эти цветы, ждать от жизни каких-то неожиданностей и чудес, господи, как неловко, радуюсь, как семнадцатилетний ребенок. А кстати, ваш хоккей, вы так сильно повлияли на меня, ха-ха, что я вчера следила за встречей, как фальшиво выходит, а самое интересное, открыла в себе страстного болельщика, я даже за кого-то болела, за тех, в чьи ворота шайба летела, и это общее ликование и самое настоящее расстройство, а я как раз посередине, и не ликую, и не расстраиваюсь, я не могу быть зрителем, я должна быть участником, полноправным, а для