Городошники - Татьяна Нелюбина

Зато, когда у тебя горе, ты так и ловишь все грустные мелодии, ведь все слова – про тебя, и музыка – про тебя, про то, какая ты несчастная…

Сейчас мы выпьем бутылочку «Муската», два тридцать две.

Мы схватили легкий кайф. Пусть они работают, раз им надо, пусть «пашут». А мы будем страдать. Мы встали перед зеркалом и начали сами с собой разговаривать. Из наших речей мы поняли, что мы вполне милые, особенно, я, да и Кислуха ничего, если не куксится.

– Зина, ну ты даешь, мать! – Прохор восхищен!

– А Кислуха? Она тоже дает.

– Даю, – скривилась Кислуха. – Стране угля.

– Ну-ка, девочки, пошли в «Домовушку», вам нужно срочно поесть.

– А ну-ка девочки, а ну красавицы, – запела Кислуха.

Ее передернуло – эта вонючая «Домовушка», тараканы, шницеля, бульон из костей в котле, вилки и ложки воняют хлоркой, жирные столы без скатертей, а шницеля… сплошной обман, кусок жира, она не станет его есть!

Я села и навернула жареной картошечки – бесплатной. С бесплатным шницелем. Вкусно!

– Как ты… – Кислуха долго-долго не могла ничего сказать. – Какие вы похожие. В вас чувствуется ваше рабоче-крестьянское происхождение. Если бы не революция, если бы не социализм…

Мне даже интересно стало, какие мысли может навеять «Мускат» за два тридцать две.

– …не учиться бы нам, таким, – договорил Прохор довольно зло, – рядом с тобой в институте – я б конюхом служил у твоих родителей.

– Неа, – сказала я, – не служил бы. Ее папаша, если бы не революция, если бы не социализм, конюшни бы чистил. Это он сейчас процветает, партийный выблядок.

Кислуха гордо задрала нос.

Вышла, хлопнув дверью.

– Прохор, наливай!

– Что тебе наливать?

– «Муската», ха-ха!

– Ну ты и время выбрала, мать! Мы же проект сдаем, не могла подождать?

– Нет!

Я вообще не могу работать, если меня не любят! Всех любят, а меня не любят!

Я, ясно, нравлюсь, но просто другим, а ему нравятся не такие, как я.

– Прохор, ты что делаешь?

– Целую тебя, – и холодными руками расстегнул мою блузку, острые и приятные мурашки забегали по всему телу.

– Прохор? А ну пошел вон. Я сказала, пошел ты…

– Куда?

– Сам знаешь.

– Все понял.

Он прижал меня где-то у вешалки, начал целовать, смял меня, схватил, раздевайся, быстрее, быстрее! А мне-то что, от меня не убудет.

Набросился и теперь лежит такой странный, растерянный, губы подрагивают, как у нашкодившего мальчишки.

Я спросила, почему бы ему все это не проделать с Кислухой.

– Ты серьезно?

– Ну.

Он приподнялся на локте, заглянул мне в лицо.

– У вас, у девочек, ничего не поймешь. То ли вы друг о друге заботитесь, то ли свинью хотите подложить.

– Не свинью, а тебя.

– Что ты. Она такая изысканная. Она, – Прохор усмехнулся, – по комитетам затаскает. С ней такой номер не пройдет… Извини.

– Ничего.

– Зина.

– Да?

– Спасибо.

– Брось. Я же тоже из мяса.

– Ладно, Зина, пошли.

Я и сама могу дойти до общаги. Я не Кислушка, меня так быстро не развезет, тем более, с «Муската», ха-ха!

– Работаем? – Такие смешные, серьезные, серолицые, сиднем сидят в «рабочке» и «уголочке», а я могу ходить туда и сюда, вверх, вниз, встану посреди комнатенки и буду наблюдать за ними, как они серьезно работают, будто бы это так серьезно – сдать какую-то курсовую, какой-то клуб, какое-то заводоуправление.

Люба весь планшет зарисовала закорючками, это значит – лес, простой такой лес, а в нем всякие дорожки туда-сюда, и озеро, конечно, все как полагается, и конечно, клуб. Вытянутый такой, этого никто никогда не построит, так зачем же трудиться? Я важно взяла сигаретку, закурила, стою посреди комнаты и курю, ни-кто ни-когда этого не построит, так я и говорю всем, громко, чтобы знали мое мнение, ни-кто-ни-че-го-не-по-стро-ит!

– Слышите, что я вам говорю?

Или вот, например, этот клуб взять – жутко красный, такой красный, красный весь, из кирпича, надо полагать. А крыша, скорее всего, будет зелененькая, и все такое правильное, правильное, вот такой клуб, ясно, построят, это точно, экономия – прежде всего! Если уж стена – так уж пусть на два или даже на три этажа, я ткнула сигаретой в этот планшет – вот этот клуб еще куда ни шло, этот клуб, да!

Все засмеялись. А, между прочим, это очень приятно, что и у них есть чувство юмора.

– Смотри, соображает все-таки! Хоть глаза в разные стороны, а узнала свой клуб! – Это голос Прохора.

– Прохор! Какой ты умный! Если это мой клуб, то что ты с ним делаешь? Я так подозреваю, что этот клуб – твой.

– Зина, иди, спи.

– Сам иди! А я, между прочим, сюда работать пришла, у нас, между прочим, завтра просмотр!

– Вот и иди, выспись, готов будет твой клуб, будь спок.

– А, ну тогда ладно, Люб, если доделаешь тут что надо, то ладно, я полагаюсь полностью на тебя, а не на Прохора, так что…

Мне нужно было ехать к Вадику – везти обещанные эскизы. Он просил «хоть какую рисулечку», а мы разработали несколько интересных предложений. Посмотрим, на котором он остановится. Я скажу ему, что пожертвовала ради него своими практическими занятиями, ведь на проектировании студенты делали клуб.

Клуб они сдали, впереди был следующий курсовой проект, на котором моя бригада займется разработкой туристического маршрута. Так что мы продолжали работать на Вадика.

Я вошла в нашу аудиторию, проверила, все ли в порядке, закрыты ли окна, выключен ли свет, чайник, магнитофон. Все было в порядке. Сдача прошла без особых происшествий.

Я еще раз все оглядела. В аудитории была чистота, красота, пустота. У доски стояли срезанные планшеты, а курсовые, получившие «отл», будут повешены в коридоре на шестом этаже.

Народ шарахался от нашей колонны, пялился на «анархистов» с черными повязками, в каких-то драных плащах, патефон еще прихватили, свою «атаманшу» несли на плечах, она что-то выкрикивала время от времени.

Это мы на маевку топали. Толпой человек в триста-четыреста шагали от института к вокзалу, кто в кожаной тужурке с красным бантом, кто в папахе с алой лентой поперек. Тащили сделанную из бумаги и картона «гидру империализма».

У вокзала нас встретили еще ребята, опоясанные, как пулеметными лентами, связками баранок, с повязками на рукавах.

Влезли в вагоны и поехали с песнями до станции Северка. Выгрузились, снова построились в колонну и пошли к Соколиному камню.

Наша группа выглядела скромно, обычные куртки