Жены Матюшина. Документальный роман - Александр Семёнович Ласкин

Жизнь после похорон

Громозова всегда была в гуще событий, а вдруг осталась одна. Его ученики не в счет: зайдут, отдадут пакет с яблоками и уже собираются уходить… Когда-то их было не выкурить, а сейчас у них никогда нет времени. Даже долг перед мастером они выполняют вроде как на бегу.

Почему у них с Матюшиным все получалось? Да потому, что был четкий порядок: она занята бытовыми проблемами, а он художественными. Как они радовались, если что-то удавалось им двоим! Например, она испекла отличный пирог, а у него вышла картина.

Теперь все на ней. Надо сготовить, нарисовать, написать. Вот еще одна проблема. Только она может решить, какой памятник поставить на могиле мужа.

Самый простой вариант – крест или звезда. К такой могиле надо подходить с «лицевой» стороны. А как же его идея соединения разных точек зрения, из которых ни одна не является предпочтительной? Может, лучше установить большой камень? С какой стороны на него ни посмотришь, он будет представлять не часть, а целое.

Словом, Громозова вступила в союз с природой. Так Матюшин объединялся с лесом, когда делал фигурки из корней. Вмешивался он только тогда, когда основной автор не справлялся и ему следовало помочь.

Когда камень привезли, Ольга Константиновна занялась ракурсом. Наконец валун лег так, что стал похож на метеорит. Выходило, что Михаил Васильевич был человеком не отсюда. По крайней мере, в нашей галактике редко встречаются подобные экземпляры.

Обычно могила – это узкий прямоугольник, но тут был солидный квадрат. Громозова думала не только о том, что когда-нибудь ее тут похоронят, но и о композиции. К пространству вокруг памятника она отнеслась, как живописец к холсту.

Судя по фото, образ был найден не сразу. Сперва камень вольно существовал среди кустов и травы. Надпись: «Художник Михаил Матюшин» нанесли масляной краской. Все это окружили чем-то вроде штакетника. Для надгробия убежденного дачника, любителя грибов и ягод, это очень подходило.

Пока Ольга Константиновна собиралась заменить деревянное на железное, а написанное краской – выбитым на табличке, началась война. Ездить на «свои» могилы стало невозможно. Фронт то приближался, то удалялся. Обязанности людей, чтущих память близких, откладывались до победы.

Особенно непонятно было с Гуро: после недолгого присоединения к СССР Уусиккирко опять вернулось в Финляндию. Ольга Константиновна успокаивала себя тем, что кладбище финское, и это, возможно, защитит могилу подруги.

С Мартышкином все тоже было неясно. Громозова пожаловалась Вишневскому, а тот предложил помочь. У него были машина с шофером и волшебные корочки корреспондента «Правды». С этим документом можно было преодолеть любые запреты.

Вишневский сделал все, что обещал. Где-то стреляли, а на кладбище было тихо, как прежде. Чтобы найти могилу, пришлось побродить. Это городские погосты разделены на улицы, а тут все лежат вместе, порой даже без оград.

Казалось бы, место ничем не примечательное, но ему что-то привиделось. Моряку фантазии не положены, а писателя без них не бывает. В пространстве с валуном в центре он увидел «могилу рыцаря».

Разумеется, Всеволод Витальевич этим поделился. Почему-то кажется, что Громозова его переспросила: «Бедного рыцаря?» Вроде как уточнила: речь о всяком рыцаре или о том, о котором писали Гуро и Матюшин?

Было ли это, утверждать трудно, а следующую фразу Ольга Константиновна точно произнесла.

– Да, рыцаря. Там все вокруг – поэзия.

Кажется, слово «вокруг» проговаривается, и вперед выходит «круг». Вот что пытался создать ее муж. Тем важнее, что рядом с его памятником шла жизнь. Цвело, зеленело или утопало в снегу и слякоти.

Может, в кипении дело? Вроде здесь неприменимо слово «живучесть», но как еще это назвать? Рядом шли бои, но с могилой ничего не случилось. Вроде война коснулась всего, а тут не оставила даже царапины.

Казалось бы, после войны можно выдохнуть и сделать то, что планировали. Установили табличку и новую ограду, а кусты вырубили. Вокруг камня опустело, и он еще больше стал похож на метеорит.

Когда закончили работы в Мартышкине, стали обсуждать, что делать с могилой Гуро. Подумывали опять установить ящик с книгами. Пусть новое поколение знает, что, кроме «Тихого Дона» и «Молодой гвардии», есть и такая литература.

Победа всех делает оптимистами. Даже если твои мысли относятся к кладбищам. Тем обиднее, когда что-то не выходит. Когда Громозова собралась в Уусиккирко, ей сообщили, что уже поздно. Могила пережила немцев и финнов, но не устояла перед местной шпаной.

Хулиганы всегда приходят туда, откуда можно уйти безнаказанными. Так что кладбище для них – идеальное место. Мертвые не поднимутся, а живые находятся далеко.

Конечно, они не знали, кто такая Гуро. Просто ее могила находилась в центре, а у них в руках были железные палки. Наконец от замысла Матюшина не осталось ничего. Если не считать неподвластных человеческой воле неба и холма.

В последние годы только могила напоминала о Гуро. Впрочем, и без надгробия это пространство принадлежало ей. Когда кто-нибудь спрашивал, где она похоронена, отвечали без колебаний.

На сей раз крапива с чертополохом отступили. Значит, дело не в публикациях и выставках, а в том, что есть что-то неуничтожимое. Тут так же, как с упомянутыми небом и холмом. Ничто не помешает одному нависать, а другому выситься.

Эпилог. До и после. 1945–2024

Все же жизнь продолжалась. В чем-то она не отличалась о той, что была до войны. Ольга Константиновна опять писала повести и вела переговоры с редакторами.

Об этом мы уже говорили, а об одной проблеме не упомянули. После войны многие вернулись в Питер и обнаружили, что квартир у них нет. Оставалось уплотнить тех, кто слишком широко жил. В двух из трех комнат, занимаемых Громозовой, можно было разместить пару семей.

Наверное, она бы не возражала, но куда девать архив и картины? Да и те люди, что у нее бывают, не должны чувствовать себя в тесноте.

Громозова вспомнила Кочетова, Прокофьева, Вишневского и остановилась на Вишневском. Столичные действуют на власти лучше местных. По старой, еще гоголевской, традиции они видят в них ревизора.

O. K. Матюшина пишет о том, что в Ленинграде начинают уплотнять квартиры, – записывает в дневнике Вишневский, – и чтобы я принял меры относительно домика (!). Начинается быт, – героическая битва Ленинграда закончена!

Она опять не ошиблась. Звонок произвел нужное впечатление. Уплотнение предотвратили, но тут выяснилось, что есть проблема посложнее. Раздавались