Твой рай - Джехи Лим

Донпхаль медленно встал на ноги, видимо устав от того, что столько говорил.

– В следующий раз.

Чансок совсем не хотел видеть могилу мальчика, который приехал сюда, в это место, и умер в возрасте семнадцати лет. Он не в силах сейчас еще кого-то жалеть – ему самому пригодилось бы немного утешения. Радость Чансока от встречи с корейцем внезапно исчезла, и ему пришла в голову мысль, что он столкнулся с этим стариком к несчастью.

– Когда отец Демиан приехал и остался с нами, я действительно почувствовал, что я все еще живой человек. Вон та церковь, видишь?

Загорелая рука Донпхаля указывала на небольшое здание, аккуратно выкрашенное в белый цвет. Чансок как-то даже заходил внутрь.

– Мы построили его своими руками. Своими искореженными руками, понимаешь? Так мы облегчали наши страдания. Это все благодаря тому парню. Я рад, что встретил тебя. Думал, что больше никогда в жизни не увижу лица соотечественника…

Донпхаль встал и сказал, что давно так ни с кем не разговаривал, что теперь его восторгу нет предела. Чансок долго смотрел старику в спину. Его мутило при мысли о том, что ему самому суждено выглядеть в будущем так же.

Чансок не боялся смерти, но его страшили этапы медленного, но верного приближения к ней. При этой мысли перед ним возникло лицо дочери Джуди. Сейчас Чансок сожалел о том, что вечно был занят и не мог лишний раз обнять ее. Он спрятал голову между коленей. Впереди была пустота.

Возвращение Сунре

Маленькие красные и синие угольки медленно падали на землю. Они были легкими, словно снежинки, и прекрасны, как дождь из цветов. Это можно было бы назвать пиршеством огня. Сунре изо всех сил старалась не упускать из виду искры, хотя то, что разворачивалось перед ее глазами, было не более чем иллюзией.

– Пéле [20], Богиня моя, защитница! – бормотала Сунре, концентрируясь изо всех сил.

Женщина была счастлива, поглаживая блестящие волосы богини огня. Это была ее первая молитва за долгое время. Огонь разгорался.

– Гори, гори, не оставь после себя даже пепла.

Прежде чем Сунре успела осознать происходящее, тело ее стало мокрым от пота. Чем сильнее она сосредотачивалась, тем яснее могла разглядеть лица людей, мелькающих в пламени. Она видела своих родителей.

– А, вот ты где, муж мой.

Когда она увидела лицо своего супруга, господина Пхена, то затопала, пытаясь потушить огонь. Она могла бы дотянуться до его рук. В это время с другой стороны в пламени появился господин Хон. Сунре была поражена и сделала шаг назад. Потухший было огонь снова начал разгораться. Затем фигура ее мужа исчезла в дыму. Господин Хон бросился к Сунре, разжигая темное пламя еще сильнее.

– Мама, мамочка!

Сунре отбежала от огня, взывая к матери. Господин Хон следовал за ней с открытым ртом, как будто собирался поглотить женщину. Темно-красный язык извивался. Сунре задрожала от страха и звала Пеле. Богиня с рыжими волосами, ниспадающими до пят, протянула руку Сунре. Женщина изо всех сил старалась не разорвать связь с ней. Господин Хон вышел вперед, закрыв собой обзор. Пламя вырвалось из его рта и коснулось Сунре. Та в отчаянии протянула руки к богине. И тогда наконец спокойное пламя медленно разгорелось в темноте, а красный язык богини Пеле, более сильный, отогнал языки господина Хона.

Взмокшая Сунре лежала на полу, затаив дыхание. Закончив молитву, она медленно встала. Лицо ее было мокрым и блестящим. Женщина аккуратно зачесала свои длинные распущенные волосы назад.

Слух о том, что предсказания Сунре правдивы, распространился среди женщин на Пхова как весенний ветерок. Хотя они отвергали подобные вещи как шаманство и суеверия, количество женщин, тайно посещающих Сунре по ночам, все росло. Однако никто не знал, где и когда ее можно найти. Для тех, кто ходил в церковь по воскресеньям, посещать Сунре не было чем-то, что могут совершать в открытую люди, поклявшиеся верить в единого Бога.

Визитеры, сидевшие напротив Сунре, естественно, открывали ей свои проблемы и трудности. Она выслушивала их истории, утешала и залечивала их раны, облегчая им жизнь. В частности, те, кто был знаком с похоронной культурой Чосона, приходили к Сунре с просьбой провести особый обряд. Им делалось спокойнее после обрядов Сунре, нежели после церковных церемоний.

Сунре взывала к душам умерших. Когда дух приходил к ней, лицо ее становилось таким, будто она приветствует живого человека, и, рассказывая историю мертвеца, она говорила сдавленным голосом, который, казалось, звучал из глубины ее собственной израненной души. Молодые матери, потерявшие детей, люди, потерявшие мужей или жен, а также те немногие, кто пришел совершить родовые обряды, услышав известие о смерти члена семьи в Чосоне, отправлялись к Сунре. После обряда они возвращались домой и чувствовали покой в душе.

Наен долго смотрела на изображение поднимающегося огненного столба. Именно сюда она пришла, услышав, что какая-то женщина поклоняется богине огня. Закрытая дверь молитвенной комнаты еще не открывалась, притом что прошло два часа. Она по-прежнему ждала снаружи. Некоторые люди не могли терпеть столько и покидали это место.

Может, ей тоже просто уйти? Наен на мгновение поддалась этому желанию, но тут же передумала.

Дверь молитвенной комнаты, которая, казалось, оставалась закрытой целую вечность, открылась, и из нее вышла миниатюрная женщина.

Это была небольшого роста молодая женщина с узкими плечами. Наен слышала, что эта шаманка, которая, как говорили, служила богине огня Пеле, была изнасилована в «Лагере девять», ее старом лагере, после чего исчезла оттуда, а вот теперь вернулась, чтобы молиться.

Когда Наен села напротив Сунре, у которой вокруг глаз и на ногтях была красная краска, ее охватила жуть. По всему телу пробежали мурашки. Возможно, из-за ярких красных пятен, обрамлявших черные глаза Сунре, жрица казалась необычным человеком.

Наен сидела прямо напротив, но шаманка не произносила ни слова. Она лишь глубоко засунула обе руки в коробку с черным песком, стоящую перед ней, и начала перемешивать ее содержимое. Время от времени из черного песка показывались окрашенные красным цветом ногти. Сунре тихо начала петь. У нее был красивый, но в то же время сдержанный голос. Было действительно странно: иногда он казался почти детским, а иногда – почти мужским.

– Да, Богиня, иа га охероау, э таумаха акхувауиаое, э айхой ау тетахии… Пеле, я подношу тебе ветвь дерева. Пожалуйста, прими эту священную ветвь, которую я предлагаю.

Завершив ритуал, похожий и на молитву, и на песню, Сунре аккуратно разрезала небольшую ветку