Королева Парижа. Роман-фантазия о Коко Шанель - Памела Биннингс Юэн

Андре крикнул:

– Одна из наших!

Мое сердце пропустило удар. Сын?

Я правильно расслышала? Бой говорил так небрежно. На самом деле я так и не призналась Бою в том, что Андре его сын, а не Этьена. Я оставила вопрос без ответа, думаю, из гордости, потому что Бой никогда не пытался ничего выяснить. Но в этот момент я поняла, что он все знал с самого начала. И все же он ни разу не заговорил о браке. Осознание этого оказалось для меня слишком тяжелым. Что-то лопнуло у меня в душе.

– Это твоя баржа и твой уголь, Бой Кейпл.

Андре посмотрел на меня сверху. Бой беззаботно улыбнулся мне.

– Я хотел сказать, что, когда мы поженимся, они будут нашими. – Это был явный экспромт. Он спустил Андре вниз и поставил на ноги. Его слова одновременно обожгли мне сердце и обрадовали. Я промолчала.

Бой нагнулся, стряхнул пыль с брючек Андре, пригладил ему волосы и поправил пробор, как сделал бы это отец. В эту минуту во мне окрепла уверенность, что когда-нибудь Андре упрочит связь между нами. Мы с Боем поженимся. А пока я буду убеждать его, что Андре нужно жить с нами. Мы могли бы нанять няню. Мне определенно удастся уговорить Боя.

Но спустя несколько дней Бой договорился со своим шофером, что он заберет Андре на следующее утро.

– Пришло время возвращаться к отцу Лекюру, – сказал Бой в ответ на мои протесты. – Все равно через два месяца он уедет в школу. – Бой положил руку мне на затылок и быстро поцеловал меня.

– В Англии сыро и холодно, – возразила я. – Мальчик там будет один. Он все еще слишком мал.

– Ему это пойдет на пользу. Там Андре познакомится с правильными людьми, обзаведется друзьями на всю жизнь. – Он покачал головой. – Женщине никогда этого не понять.

Я рухнула на диван. Если бы только у меня был хорошо работающий бизнес, если бы мое финансовое положение было надежным, я бы могла принимать решения без помощи Боя. Он преподал мне урок, который я никогда не забуду. Работа – это свобода. Работа – это безопасность и независимость.

На следующее утро Андре вышел в гостиную с маленьким чемоданом, уже готовый ехать. У меня сжалось сердце. Я опустилась перед ним на колени, попрощалась с ним, заглянула ему в глаза. Мне хотелось, чтобы он почувствовал мою любовь. Но он отвел взгляд. Андре смотрел на дверь, пока я целовала его. Я почувствовала, как он поморщился. Тогда я поправила ему воротник, убрала волосы со лба и встала.

Он ушел, а я отпустила его.

Глава двадцать пятая

Париж

Осень 1940 года

Последние два дня Коко не могла ни о чем думать, кроме как об Андре. И вот встреча с адмиралом Канарисом назначена на девять тридцать утра. Она не представляла, как пройдет через это. Пока голубой «Роллс-Ройс» вез их с Динклаге сначала по улице Риволи, потом по улице Бок, направляясь к Королевскому мосту и бульвару Распай на другом берегу Сены, она сидела на заднем сиденье позади шофера и смотрела в окно.

Шпац, сидевший рядом с ней, читал ей наставления о том, как она должна вести себя в присутствии адмирала Канариса, как ей следует очаровать его. По его словам, мало кто из французских граждан удостаивался такой чести.

После этой фразы Коко посмотрела на него, но он явно говорил серьезно.

– Ты должна сдерживаться, Коко. Что бы ни бурлило у тебя в душе, на встрече ты не должна этого показать. Ты должна убедить адмирала, что он может доверить тебе эту миссию. – Коко метнула на него свирепый взгляд. Шпац нахмурился и добавил: – Сейчас не время давать волю чувствам.

И разумеется, он был прав. Коко придется спрятать свой гнев и отчаяние, потому что часы тикают, унося минуты жизни Андре. Сколько недель ее сын продержится в лагере? Сколько дней, сколько часов? Узнав новости, она почти не ела и не спала. Утром, глядя на себя в зеркало, Коко пришла в ужас. Она превратилась в призрак самой себя прежней.

Они переехали Сену, и Шпац, наконец, замолчал.

– Мы приехали, мадемуазель, – сказал Эван, направляя автомобиль ко входу в отель, стоявший на перекрестке широких деловых улиц. В гостинице «Лютеция» жил не только главный шпион Гитлера, но и все сотрудники парижского отделения абвера и многие другие официальные лица. Немцы полностью реквизировали гостиницу. Динклаге, судя по всему, полагал, что это секрет. Но ничто из того, что немцы делали в Париже, не было тайной для горожан.

Два посыльных в вишнево-красной форме с медными пуговицами подошли к авто. Коко ступила на тротуар, прищурилась. Она предпочла не обратить внимания на мешки с песком и охрану, когда перед ней в янтарной дымке предстало знакомое здание гостиницы в стиле бель эпок с его балконами и арками. Пока Динклаге говорил с охраной и вел ее в «Лютецию», Коко почти улыбнулась впервые за несколько дней, вспоминая вечер два года назад, до того как война пришла во Францию.

Они сидели в баре «Лютеции» – Коко, Пикассо, Мися и Дейзи Феллоуз в блестящем смокинге. Они не думали ни о чем, кроме веселого вечера, и пили холодное шампанское Taittinger из подвалов отеля. Разумеется, все записывали на счет Пабло. Играло фортепьяно, они смеялись, пели, танцевали. И каково же было всеобщее удивление, когда они, наконец, заметили, что в окна заглядывает утреннее солнце.

Но теперь был сентябрь 1940 года, ужасное настоящее.

Они поднялись по ступеням под навесом. Еще двое служащих отеля поспешили открыть перед ними дверь. Коко вцепилась в руку Шпаца. На нее неожиданно навалилась усталость, накопившаяся за прошедшие дни, полные ужаса и ярости из-за мерзкого шантажа и предстоящей сделки.

Когда они шли через холл с его великолепным полом из черных и белых плиток, стойкой портье из полированного красного дерева, с мраморными колоннами, занавесями из красного бархата, душистыми розами и сверкающими люстрами, у Коко снова закружилась голова. Это был такой знакомый антураж из прошлого, из другой жизни.

Она, должно быть, споткнулась, потому что Шпац взял ее под руку.

К ним подошел младший офицер, щелкнул каблуками и произнес приветствие:

– Хайль Гитлер!

Шпац отмахнулся от него.

– Нам назначена аудиенция у адмирала, – нетерпеливо сказал он. – Дорогу я знаю.

Не говоря ни слова, офицер присоединился к ним. В лифте все молчали. Только звуки их шагов нарушали тишину, когда они шли по длинному коридору. Коко сжала зубы. Атмосфера была зловещей. Ближе к концу коридора