Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский

это, Насрулла! — сказал Степан. — Имя как имя! По-китайски и мое имя, может, черт знает что означает… Так что ж, я должен стесняться китайцев? А может, и мне их имена не совсем… А по-негритянски мое имя, так вообще, может быть, умора! Ну, словом, стыдно и сказать! — улыбнулся он, а потом ласково взглянул на собеседника и легко шлепнул себя по лбу ладошкой. — Не нравится им Насрулла, — кивнул он на сидящих группками будущих курсантов, называйся, знаешь, как?… — Насрулла покрутил головой. Например, Назаром! Почти одно и гоже… Отца твоего, как величают, ну, словом, зовут его как?

— Азизом.

— Азизом? Ну. вот. Назар Азизович… А фамилия как?

— У нас, как имя отца, так и фамилия…

Понял: Назар Азизович Азизов… Слышишь, как звучит? Как песня!

И Степан через несколько минут, прилюдно, когда будущие курсанты, толкаясь, становились в строй, держа на плечах лопаты, как винтовки, громко, чтобы все обязательно услышали, назвал Насруллу Назаром. Весь строй с недоумением повернулся вполоборота к Степану, и он на его молчаливый вопрос ответил:

— Ну, что уставились? Вы не бараны, а я вам не новые ворота! Так звучит в переводе на русский имя моего друга Азизова! — он хотел сказать еще, что насчет этого он в русско-узбекском словаре покопался, но подумал, что найдется какой-нибудь умник, найдет словарь и станет искать… Поэтому Степан вовремя спохватился и ничего не сказал.

Но с той поры к Насрулле стали обращаться: Назар и Назар! Он был одногодок Степана, имел также десять классов образования, но местной школы, с детства бредил о самолетах, поэтому, когда в Карши стали открывать летную школу, он попросился в нее, тем более что она оказалась рядом с кишлаком, от которого до аэродрома десять минут ходьбы. Его взяли, мотивируя тем, что нужно готовить и национальные кадры военных пилотов Узбекистана. Однако изучать летное дело, поднимать в небо самолеты для Назара было пока неосуществимой мечтой: он плохо знал русский язык, без чего невозможно было вникнуть во все тонкости теории воздухоплавания.

— Учи меня русскому языку, — не столько попросил, сколько потребовал Назар от Степана.

— Запросто! — самодовольно ответил тот. — Через пару месяцев будешь у меня без акцента по-русски лопотать! Такого учителя, как я, еще на свете не бывало! — шутил он дальше, но Назар принимал это за чистую монету.

В одно из воскресений, когда в школе был объявлен выходной и ребята могли расслабиться, даже пойти куда-нибудь, хотя в степи, кроме однообразия да сурков с сусликами ничего, примечательного не было, за исключением кишлака с его чайханой, Назар пригласил Степана к себе домой. Степан стал хлопотать: а как же без подарка идти, ведь у Назара, кроме отца и матери, есть еще и сестренка! Но Назар махнул рукой.

— Какой подарок-модарок, — сказал он, прибавляя по местному обычаю к словам разные, не несущие никакой смысловой нагрузки, «украшения», — горсть пыли? Так у нас ее и так — не продохнуть! Пойдем…

За калиткой у невысокого дома их встретил отец Назара Азиз, сухощавый, среднего роста, с лицом цвета меди от загара и с множеством тонких морщинок под глазами и на лбу человек. На почти безволосой его голове красовалась старая, расшитая затейливыми восточными узорами тюбетейка; одет он был в непременный для всех узбеков-мужчин, особенно проживавших в кишлаках, стеганый ватный халат, подпоясанный широким матерчатым поясом, концами которого можно было вытирать пот с лица. На ногах нечто вроде сандалий, а в руках мотыга с длинным черенком. Маленькие, юркие глазки Азиза из-под седых бровей долго, с непод дельным любопытством изучали Степана, который от смущения не знал, что сказать, кроме «здравствуйте!», и только кивал и кивал головой, как лошадь в летнюю пору, отгоняя назойливых слепней.

— Ты такой, как мне рассказывал Насрулла. — Азиз улыбнулся тонкими губами и потряс мотыгой. — Иду арык чистить, забит песком…

Несколько узких арыков на широком дворе, огороженном высоким глиняным дувалом, были почти без влаги. Все трое молча прошлись по двору, будто изучая и измеряя его шагами, и Степан, пытаясь освободиться от неловкого молчания, вспомнив кинофильм «Волга, Волга» пропел речитативом:

— А без воды и ни туды, и ни сюды…

— Да, да, — живо подхватил Азиз, — без воды-моды очень плохо. — Ничто не растет…

— Ну, что, Назар, окажем помощь сельскому населению? — улыбнулся Степан. — Мне бы вот только тяпку. — Он кивнул на мотыгу в руках Азиза.

— Мотыга-ботыга будет, будет, — обрадовался Азиз, отдал свою мотыгу сыну, а сам побежал за другими.

В открытых дверях дома показалось испуганное личико девочки-подростка. Уловив на себе взгляд Степана, девочка моментально скрылась в глубине сеней.

— Моя сестра Зухра-мухра, — почему-то рассмеялся Назар. — Пугливая, как серна!.. Я говорил тебе о сестре…

— Ну, как же — помню! — в голосе Степана прозвучали нотки удивления и разочарования. — Я думал, она взрослая…

Азиз принес из сарайчика еще две мотыги, и работа во дворе закипела. Арыки были очищены, их стенки укреплены, и в них даже заискрились в лучах горячего солнца маленькие ручейки.

— Ручей-мучей, — глядя на арык, сказал вполне довольный Азиз. — А теперь будем руки мыть, шею и голову умывать… Плов надо кушать… Ты кушал плов? — обратился он к Степану.

— Слыхал, но не едал, — шуткой ответил тот.

— У нас будешь плов едал, — Азиз поднял полу халата и вытер им вспотевшие лицо и шею.

К рукомойнику, сделанному недалеко от крылечка дома, подбежала Зухра. Закрывая платком лицо по озорные глазки, она стала лить воду из ковшика на руки отца, затем брата, а после и чужака, наверно, очень доброго, потому что, едва закрыв за собой калитку, он стал помогать отцу очищать арыки. Степан отнесся к ней, как к обыкновенному подростку. В тени густой листвы развесистой груши Азиз разостлал кошму, поставил на нее нечто вроде стола с маленькими ножками, привычно уселся первым, за ним последовал Назар, а после, долго и мучительно пристраивая под себя ноги, приспособился и Степан. Азиз, видя, что у гостя плохо получается, сказал сыну:

— Стул ему…

— Нет, нет, — категорически запротестовал Степан. — Надо же как-то научиться… В чужой монастырь со своим порядком не лезут, — брякнул он, не подумав, и покраснел.

Появилась с укутанной головой Малика, мать Назара, неся на большом подносе гору плова, а Зухра поставила на край столика широконосый кувшин с водой и три голубые чашки и кокетливо взглянула на Степана. Черные, как бусинки, глазки ее смеялись.

— Вино есть, но пить вам нельзя, ругать-гонять будут. — Азиз поглядел на кувшин, а потом на ребят, намекая на то, что молодые люди, хотя еще одеты в гражданское,