Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе

Нет, никто не говорил.

Тогда что ты имеешь ввиду, спрашивая об этом?

Я не смог найти ответа. Меня охватило паническое сомнение. Именно детские переживания такого рода богословы проецируют на небесный экран как материал для душевной борьбы. Ибо в нем таилась еще одна ужасная мысль: Возможно ли, что это Отец был злым, раз так плохо отзывался о трезвеннике? Разве Бог не добр?

Мать Адамсена повесилась. Мать Роланда дожила до глубокой старости; она была прикована к постели, но никак не могла умереть. В конце концов она попросила старого Роланда разжечь огонь под ее кроватью. Это было сделано с помощью маленького пучка соломы. Я рассматриваю эту практику в свете символического сожжения ведьм, хотя, возможно, я ошибаюсь. Что бы это ни представляло, старики были такими же невеждами, как и я. Они говорили, что когда старый человек находится между жизнью и смертью, это происходит потому, что ни Господь, ни Дьявол не хотят заполучить его душу, но когда под кроватью разводится огонь, противоборствующие силы вынуждены прийти к решению. Отец Роланда развел огонь под кроватью своей жены, и вскоре после этого старуха умерла.

Это случилось до моего времени; в моем детстве это было делом приходской истории. Но однажды Роланд и Адамсен встретились на улице и чуть не подрались. Хриплые крики Роланда раздавались далеко вокруг, и люди стояли, заглядывая в приоткрытые двери. У Адамсена был мягкий, вкрадчивый голос — о, такой мягкий! И у Адамсена было самообладание — его вопросы были не иначе как дружескими! Роланд излагал простые, грубые истины, сплевывая, когда говорил. Адамсен улыбнулся. Возможно, Роланду не хватало эффективного материала; он прибегнул к нелицеприятным упоминаниям предков Адамсена. Это он сделал потому, что Адамсен исповедовал теорию переселения душ. В конце концов Роланд вдруг высказал мнение, что Адамсен произошел от ослов.

Адамсен улыбнулся. А каково мнение Роланда по вопросу о его собственных предках, поинтересовался он.

Адамсен мог бы не впутывать в это его предков, — прогремел Роланд.

«Как там было с твоей матерью?» — ласково спросил Адамсен. — «У нее должен был быть огонь под кроватью, не так ли?»

«А твоя!» — прорычал Роланд — «У нее была веревка на шее, так ведь!»

Адамсен усмехнулся. У него было лицо самого дьявола, скрытое под этой улыбкой, как мог видеть каждый. Он оглянулся вокруг, но дорога была пустынна. Ни одного лица ни в одном окне. Нет, люди были слишком мудры, чтобы показываться на глаза. Тогда Адамсен еще раз пристально посмотрел на Роланда и пошел прочь.

Однажды Адамсен сидел в пивной и опрокидывал стаканы с одним из своих сородичей, фермером Солве. У последнего была репутация, схожая с репутацией Адамсена. Когда прошел день и виски сделало их способными почти на все, Адамсен вышел на кухню, чтобы пригласить девушек. Сольве последовал за ним и был столь же обольстителен. Вскоре между ними разгорелся спор о том, кто из них обольстительнее, который перерос в перебранку, а перебранка — в драку. Они катались по полу кухни среди буйства женских криков, и в конце концов Сольве удалось вцепиться зубами в большой палец Адамсена. Он прокусил его до кости. Но тут он сам неожиданно получил укус в то место, где не было кости, чтобы устоять перед зубами Адамсена. Завывая, они расстались. Несколько месяцев Солве лежал в постели и болел, как сказано в Первой книге Моисея, тридцать четвертая глава, двадцать пятый стих.

Ты не должен проходить через ворота Адамсена! Как жутко звучат эти слова! Я много размышлял над этим вопросом, но, в основном, непроницаемый мрак по-прежнему окутывает всю проблему. Часто мне кажется, что я боюсь не столько самого предписания, сколько чего-то неясного и забытого, что когда-то происходило в сарае Адамсена.

Все дети имели свободный доступ к владениям Адамсена, и никто никогда не получал от него грубого слова, за что бы мы ни взялись. Мальчики чувствовали себя взрослыми на его ферме и с умным мужским выражением лица выполняли работу по вывозу навоза, уходу за скотом, выгону скота на пастбище.

Это отец использовал в качестве уловки: всякий раз, когда у нас возникало желание помочь кому-то, мы могли подключиться и помочь матери. Адамсен мог и сам справляться со своими сельскохозяйственными делами; за словами отца, которые он произносил, скрывалась опасная сила. Однако они ничего не дали, так как мы находили больше удовольствия в том, чтобы помогать другим. Возможно, что отец осознавал только одну причину, которую он назвал, но только это не могло сделать его наказ таким судьбоносным. Где-то в глубине души я чувствую, что в — этот момент я нахожусь рядом с одной из великих главных дорог жизни… но каждый раз, когда я верю, что стою на ней обеими ногами, готовый следовать за ней, куда бы она ни вела… она тает и исчезает. Нет, здесь я опираюсь на скалу необъяснимого. Самое подходящее выражение, которое я могу найти для этого, не очень подходит, хотя мне оно кажется нагруженным судьбоносным смыслом:

В детстве я убежал из сарая Адамсена. С тех пор я был заперт. Но вот уже пять с половиной лет я возвращаюсь к нему, к амбару Адамсена.

Да, так я выражаю это. Для вас это мало что значит, и никогда не может значить больше. Для меня оно тоже не значит многого; только то, что оно дает голос огромному, дикому чувству, как будто весь амбар в огне, как будто сам Янте в огне, весь город, стены рушатся в клубах дыма, искр и известковой пыли. Гибель Янте! И в то же время нечто совершенно иное, совершенно противоположное. Это Книга Откровения.

Но, видите ли, все это — радость. Но радость настолько огромная и дикая, что ребенок спрятался в слезах. Мы не можем смотреть на молнию, потому что если бы мы это сделали, то увидели бы небо и ослепли.

В стене у фермы Адамсена покоился святой камень. И это я должен сказать вам сейчас, хотя для вас это всего лишь греческий язык — я был полон священного ужаса и не мог сказать этого в то время, когда говорил о камне. Теперь я могу сказать это, потому что я заглянул в пламя, охватившее амбар. Я видел надпись на нем? Да, я не знаю лучшего способа выразить это, чем то, что я видел ее: Она пылала загадочным огнем полукругом над священным камнем, и от надписи шел дым: «Не