Беглец пересекает свой след - Аксель Сандемусе

Это практическая договоренность для власть имущих и человеческая гибель для остального общества. Когда-нибудь мы возвысим человека над системой и создадим условия, которые были заранее проанализированы.

Некоторые современные психологи с помощью Фрейда выяснили, что пролетарий не разделяет сильного интереса буржуа к вопросам, связанным с сексом. Поскольку, не имея средств, деньги для него являются гораздо более важным фактором, чем для буржуа, у которого есть счет в банке. Довольно странно, что человек предпочитает собирать свои доказательства с отрицательной стороны вопроса. Тот факт, что у буржуа есть деньги, говорит о том, что он их заработал и будет зарабатывать еще. Это предполагает не малое количество размышлений, посвященных проблемам бизнеса. Тогда должно быть ясно как день, что мысль пролетария направлена в другое русло. И мне кажется, что человек выставляет себя на посмешище, признаваясь, что фрейдовские разоблачения сексуальной жизни буржуа вызывают у него холодные мурашки по позвоночнику. На самом деле, это всего лишь весьма скромные впечатления вдовы священнослужителя.

Для пролетария деньги не существуют ни в его кармане, ни в его душе. Он никогда не заходил так далеко, чтобы понять, что власть можно купить. Он просто хочет, чтобы власть была ему доверена. Рассмотрим Римско-католическую церковь, которая является прекрасным сооружением; она вобрала в себя все моменты: Она получила ключи, переданные ей Святым Петром, и с их помощью открыла хранилище сокровищ. Здесь есть что-то на любой вкус. Благодать для того, у кого нет денег, и добрые дела для остальных, ключ, чередующийся между небесными вратами и Standard Oil. (американская нефтяная корпорация — прим. переводчика) В католическом духовенстве вы найдете наверху величайших психологов, которые когда-либо жили, а внизу — стадо овец. Каждому найдется что-то по вкусу. Поэтому католицизм жестко противостоит любому изменению установленного порядка. Ватикан стоит или падает на буквальном понимании первородного греха. В тот день, когда мы подарим нашим детям яблоко, которое они в любом случае украдут, католическая церковь падет. Она будет до последнего требовать жертвоприношения детей, вечной провокации за кражу яблок.

Я не случайно заговорил о религии. Я затронул этот вопрос о деньгах, потому что он важен для того, что я должен сказать о религии Янте. Любая религия проповедуется агентами власти, в какой бы местности они ни находились, и является, если угодно, галлюцинаторным портретом власти. Изучение религии Янте показывает, что в ней Фаллос ближе к сознательной мысли, чем Маммона (богатство — прим. переводчика).

СИЛА И СЛАВА

Я не буду тратить много слов на церковные убеждения, которые указывают на то, что чем больше существует сект, тем больше потребность в лидерах. Молодые люди всегда отдадут предпочтение той конфессии, у которой самые слабые лидеры, или же сами создадут новую. Я посмотрю на религию с совершенно другой точки зрения. Вся коллекция догм и Аугсбургских исповеданий — пусть старики и мудрецы спорят над ними до глубины души в своих высших сферах мысли. Я же вернусь домой, в мир ребенка, и буду смотреть на вещи оттуда, не обращая внимания на то, к какой секте или религии причисляет себя тот или иной человек. Я буду смотреть на религию так, как на нее смотрят дети.

То, что все это было вопросом власти, мы обнаружили очень рано. Не то чтобы слова «сила» и «слава» играли какую-то важную роль; просто в воздухе витало принуждение. Когда какой-нибудь фанатик вставал, чтобы свидетельствовать за Христа, он мог, из-за противодействия или страха противодействия, закатить точно такую же истерику, какую закатил однажды некий человек, узнав, что я сомневаюсь в существовании призраков: «Ты получишь взбучку!»… В детстве я не мог понять, как они могут так злиться; оппозиция все равно была обречена на ад, так что ругать ее было стыдно. Однажды за чашкой кофе на собрании общества иностранных миссий, после того как в ходе обсуждения выяснилось, что некоторые люди были возмущены похоронной речью священника, жена священника в конце концов повысила голос: «Нехорошо, когда люди ворчат. В конце концов, мы не можем позволить каждому Тому, Дику и Гарри войти в Царство Небесное!»

Талл Дорте прекрасно понимала, что здесь речь снова идет о власти. Она была высокой и бледной, с постоянной усмешкой на лице. Всякий раз, когда проходили выборы приходских должностных лиц, она вела статистический учет голосов и позже выдавала отчет о том, какой процент населения Янте проголосовал за дьявола. Вы не должны считать, что это имелось в виду в каком-то символическом смысле; она говорила буквально: человек голосует либо за Бога, либо за дьявола. Это было естественным следствием страха Янте перед всем необычным. Даже духи были низведены до уровня взгляда Янте.

ОНИ ПРИКОСНУЛИСЬ К СВЯТОМУ СВОИМИ УСТАМИ

Однажды я стоял посреди дороги с Латтерфроскеном. Он был старше меня на шесть или семь лет. Достигнув зрелости, он стал чрезмерно пить, и его глупость не знала границ. Он был похож на лягушку; глаза его выделялись, как сливы-близнецы, лба у него почти не было, череп резко выдавался назад от бровей. Его рот был огромным и без губ. Когда он напивался, то бил старших.

Мне, конечно, было приятно, что этот взрослый парень захотел общаться со мной. И у Латтерфроскена, и у его братьев была устоявшаяся тенденция искать компанию младших мальчиков. Один из них был глухонемым, но мы всегда понимали, что он имеет в виду, когда издавал один из этих своих глубоких горловых рыков. Его голова была такой же маленькой, как голова, которую я всегда хотел для себя. Третий был косоглазым; он уехал из дома в Америку, вооружившись кинжалом длиной в ярд, который его отец сделал из старого напильника, чтобы убивать им индейцев. До сих пор никто не слышал, что стало с убийцей индейцев.

Мои дружеские чувства к Латтерфроскену были сильно приукрашены стыдом из-за того, что он был объектом общественного презрения, но, несмотря на это, я не мог его отпустить. Более того, сразу после аттестации он и подобные ему отбросы общества стали единственными моими друзьями. Хотя они были имбецилами, которых никто другой не взял бы в соратники, я принял их как взрослых людей, которые, наконец, дали мне признание, которого мне так не хватало после фарса с аттестацией. Латтерфроскен убеждал меня, что он был участником бесчисленных интриг, в которые были вовлечены дочери видных горожан. Жалкие бахвальства! И все же я был доверчив и позволил произвести на себя впечатление. Его отношение