Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин

Хнин Чи вынула из кармана деньги и протянула их старухе. Но та, словно не слышала, задумчиво продолжала смотреть перед собой.

— Ну на же, бери!

Та взяла деньги, развернула и стала зачем-то внимательно рассматривать.

— Эй Чо совсем не похож на своего отца. Он такой добрый и внимательный, а отец злой и вечно хмурый.

— Много ты понимаешь в людях, — раздраженно проговорила женщина. — Между прочим, сегодня видела Тин Мауна. Сказал, что заглянет сегодня.

— Это еще зачем? — с тревогой спросила Хнин Чи.

— Словно ты не знаешь, зачем он к нам ходит.

— Я не желаю его видеть.

— Чем это он тебе не нравится? Таких работящих, добрых парней поискать только. Не пьет, в карты не играет. И к нам хорошо относится. С какой стороны ни посмотри, человек он толковый, стоящий.

— Ну, это ты так считаешь. А меня от одного его вида в дрожь бросает. И почему у него кожа такая темная? Как головешка.

— А, ты все о своей светлой коже думаешь! Сказала бы я тебе, да еще не время… Корчишь из себя принцессу!

— Да я вообще еще молодая и замуж пока не собираюсь.

— Молодая, говоришь? Я в твоем возрасте уже первенца своего грудью кормила. Самое лучшее для женщины выйти замуж тогда, когда ее любят и сама она захвачена чувством. Посмотри на меня. Мы с твоим дедом жили столько лет душа в душу! Только его смерть нас и разлучила.

— Хватит. Устала я от твоих разговоров, голова идет кругом.

— Что, не нравится? А тебе хотелось бы, чтобы расхваливали твоего Эй Чо?

— А чем он плох? Почему я должна молчать, если он мне нравится?

— Говори, что хочешь. Только есть такая поговорка: яблоко от яблони недалеко падает. А еще бывает и так, что плод снаружи красив, а внутри гнилой. А бывает и наоборот. Вот и в людях, милая, разобраться не легко. Молодым это особенно трудно понять.

— Не понять — значит, не понять. Пойду обольюсь водой.

— Иди облейся. Я для тебя все это говорю. Разве не болит у меня душа, что тебе приходится с утра до вечера на богатых работать только за то, чтобы наша хижина могла стоять здесь, на этом участке? Много они тебе платят? Нам с тобой еле на жизнь хватает. А теперь вот требуют, чтобы мы отсюда убирались. Разве это справедливо? Неужели не могут подождать, пока я помру? Ты еще молода, а меня-то, старого человека, и пожалеть нужно. Мне осталось совсем немного. А если бы ты согласилась выйти замуж за Тин Мауна, я могла бы спокойно умереть. Тин Маун-то что говорит? Если ты согласишься, он до конца дней моих будет на меня молиться. На этой земле жили мои деды и прадеды, и я здесь хочу умереть. Если бы ты стала женой Тин Мауна, нам из этой деревни никуда уезжать не пришлось бы. Да ладно. Заговорилась я. Ступай, мойся.

Хнин Чи сняла блузку и юбку, бросила их на топчан и пошла к бочке с водой. Старуха взяла брошенную одежду, чтобы сложить, и тут нашла в кармане блузки что-то твердое. В руках у нее оказались две красивые коробочки — плоская и длинная. Открыв плоскую, она поняла, что это пудра. Во второй, похожей на патрон, была губная помада. Однако она не знала, что это такое, потому что никогда раньше не видела. Она держала эти коробочки в руках, и по старческим ее щекам текли слезы: она поняла, откуда все эти вещицы у ее внучки.

Издали донеслись звуки мандолины. Старая женщина глядела, как внучка приготавливает танакха, и ничего не слышала.

— Никак, твой разлюбезный принц идет сюда, — сказала девушка.

— Что?

— Принц, говорю, твой идет. С мандолиной.

Хнин Чи смотрела в зеркало, весьма довольная своей внешностью. Аккуратно нанесла она на лицо тонкий слой благовонной мази. Потом, взглянув на бабку, незаметно вынула из кармана блузки пудру и, пользуясь тем, что та смотрела в проем двери, открыла коробочку и попудрила лицо. Теперь мандолина звучала совсем рядом с хижиной. Хнин Чи вытянула губы, покрасила их губной помадой, быстро спрятала обе коробочки и озорно потихоньку пропела:

— «Чуть бабушка заснет, я выйду осторожно, с любимым миловаться я буду бестревожно…»

Едва она успела одеться, на пороге появился Тин Маун. Он поздоровался и вошел. Старуха предложила ему сломанное кресло. Хнин Чи поставила перед гостем пиалу с зеленым чаем.

— О! Да я смотрю, у вас и яблоки и виноград есть! Хорошо живете! — удивился Тин Маун.

— У Тхун Ньо угостил. Нам это не по карману, — объяснила Хнин Чи.

— Ешь, не стесняйся, Тин Маун, — предложила старуха.

— Нет, спасибо. Я видел сегодня Эй Чо. На дороге встретились. Про дела спросил, про здоровье. Приветливый такой.

— Да, он хороший, добрый, — заметила Хнин Чи.

— Кстати, не знаю, кто уж ему наговорил, а только он вдруг заявляет: «Слышал, слышал, что часто в гостях у Хнин Чи бываешь».

— И что же ты ответил? — покраснела Хнин Чи.

— Ничего я ему не ответил. Промолчал. А он ехидно так говорит: «Что ж, с твоей помощью, глядишь, они и бедствовать перестанут. Я был бы очень этому рад».

— Так и сказал? — спросила старуха.

— Врет он все, бабушка. Только ты у нас такая доверчивая. А я так ни одному слову не верю! Слышишь? Не верю, и все тут!

— Не веришь, можешь завтра пойти к нему да спросить.

— Как же, пойду я спрашивать! Делать мне нечего, что ли? Я и так знаю, что ничего такого он не говорил. Да если бы даже и сказал, все равно за тебя-то я не пойду.

— Ты что говоришь? Опомнись! — оборвала внучку старуха.

— Не трогайте ее. Пусть говорит. Я потерплю.

— А что же тебе еще делать? И потерпишь. Подумаешь, какой жених нашелся!

— Ты замолчишь или нет! — вышла из себя бабка. Парень крепко стиснул зубы и, ни слова не говоря, смотрел на разошедшуюся Хнин Чи. — Надоело мне брань-то слушать. Спел бы ты что-нибудь, Тин Маун, — прибавила она спокойно.

Тин Маун взял в руки мандолину, прошелся по струнам и затянул любимую старухину песню. Бабушка и внучка слушали его, и каждая думала о своем. Они забылись и не заметили, как в хижину вошел У Тхун Ньо.

— Ты и поешь и играешь хорошо, — похвалил гость. — Как здоровье? — обратился он к хозяйке.

— Спасибо. Когда как. Хнин Чи, посади гостя в шезлонг. Что не заходишь?

— Да