Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин

В ПОЕЗДЕ

Поезд следовал по маршруту Моламьяйн — Рангун. За окном проплывали живописные горы Зинтай. Многих укачивало, словно в люльке, и они сладко дремали под мерный стук колес. Но спали не все. Кто сидел, погруженный в свои мысли, кто читал книгу, кто перелистывал журналы. Некоторые вели меж собой беседы.

Я ехал один, без попутчиков, а потому раскрыл журнал и приготовился читать.

— Ха-ха-ха! — вдруг раздался у меня за спиной заливистый смех. Я обернулся и увидел компанию юношей и девушек, хорошо, дорого и со вкусом одетых; у девушек плотно облегающие кофточки из батика и тетрона, золотые часы с браслетами, модные сумочки. У юношей — узкие брюки, спортивные тетроновые рубашки, часы, магнитофоны, сумки из тисненой кожи.

Одна из девушек, весьма миловидная, достала заграничную сигарету и закурила и вызывающе посмотрела в мою сторону. Вслед за ней, продолжая разговор, обернулись и остальные.

Напротив меня сидела пожилая пара, по-видимому супруги. Обоим было лет пятьдесят. Женщина перебирала четки, а мужчина курил толстую сигару и о чем-то размышлял. Рядом со мной сидел, как мне показалось, торговец. Как только поезд тронулся, он вынул бумаги и углубился в расчеты.

Я смотрел на молодых людей и радовался — так они были молоды, веселы, беспечны!

Они вытащили свертки с едой и принялись есть все подряд. На каждой станции они покупали сладости и прочую снедь. Купили рис и жареную рыбу, попробовали и тут же выбросили все в окно. Затем купили жареную курицу и заедали ее дурианом[16], который прихватили с собой из дому. А то выбрасывали куски курятины за окно и лакомились одним дурианом.

Одна из девушек включила на полную громкость транзисторный приемник, висевший у окна. Кто-то отпустил по этому поводу остроту, и все дружно расхохотались.

Я отвернулся от них, закурил и стал разглядывать других пассажиров. Поодаль от меня сидела, прислонившись к окну, молодая женщина лет двадцати, не больше. Светлокожая, миловидная, но с печальным и бледным лицом. Одета она была бедно.

Женщина держала на руках ребенка, который сосал грудь. Ребенок был до того худ, что казался прозрачным. Рядом с женщиной стояла корзинка с незатейливыми игрушками, прикрытыми стареньким одеялом.

Ребенок не плакал — он занят был делом, пытаясь выжать молоко из материнской груди.

При взгляде на эту несчастную во мне шевелилась жалость. Рядом с ней сидели два индийца и старик, видимо, не имевший к ней никакого отношения.

Я отложил журнал — читать не хотелось — и погрузился в размышления. Тем временем поезд подошел к большой станции Тхатон.

Сразу стало шумно; одни входили, другие выходили, кричали торговцы. Многие вышли на перрон запастись провизией. Таможенники[17] проверяли багаж, развязывали узлы, распаковывали коробки, рылись в чемоданах — работы было невпроворот. Они осмотрели багаж женщины с ребенком и, наконец, компании молодых людей.

Раздался гудок. Таможенники стали выходить из вагона, и шум постепенно утих, не слышно было больше ни споров, ни просьб. Лишь некоторые пассажиры побежали за таможенниками, умоляя вернуть конфискованные вещи, и так и остались на станции. Поезд набирал скорость.

Я, как и многие другие, купил пирожков, выпил чаю. Перекусив, многие пассажиры устроились поудобнее, снова стали дремать. Даже молодых людей после еды сморил сон.

Разбудил меня плач. Это плакал ребенок, корчась на коленях у матери.

Но мать, казалось, тоже не слышала, продолжая безучастно смотреть в окно. Мне показалось это странным. Женщина была сейчас совсем одна, сидевшие рядом с ней пассажиры вышли.

— Тетушка, — обратился я к моей соседке напротив, — взгляните, эта женщина, кажется, плачет…

— Вы правы, — ответила та, — она действительно плачет.

— Не случилось ли с ней беды?

— Похоже на то…

— Она ничего не ела, и ей нечем кормить ребенка, видимо, молока нет. Поговорите с ней. Может быть, ей нужна помощь?

— Да, да, конечно! — Моя соседка быстро поднялась с места и направилась к женщине.

Я незаметно наблюдал за их разговором, а заодно и за остальными пассажирами. Никому не было дела до этой бедной женщины. Молодые люди, передохнув, снова принялись веселиться; включили приемник, громко смеялись, шутили, ели, пили, швыряли в окно пустые бутылки и остатки пищи. Они так шумели, что разбудили мирно дремавших пассажиров.

Я снова взглянул на женщину с ребенком. По лицу ее струились слезы. Быть может, моя соседка своим разговором разбередила ей душу?

Когда тетушка вернулась на свое место, я услышал от нее печальную историю…

— Эта женщина и в самом деле достойна жалости. Надо бы ей купить что-нибудь поесть.

— Конечно! А она здорова?

— В общем-то здорова, но положение у нее тяжелое. Ей непременно надо поесть. — И тетушка протянула мне один джа.

— Не надо, я сам куплю. А что случилось с этой женщиной?

— Муж ее работал каменщиком где-то в деревне, недалеко от Моламьяйна. И вдруг заболел и умер. Она осталась совсем без средств. Рабочие собрали ей немного денег на дорогу.

— А родители? Куда она едет?

— В Рангуне, в Такейта[18]. Отец и мачеха. Все деньги у нее ушли на билет, ни гроша не осталось. Она ничего не может купить и очень волнуется, что ей не на что будет добраться до дома отца.

— Я помогу ей в Рангуне. Посажу ее на трехколесное такси. А сейчас на ближайшей станции куплю еды.

Как только поезд остановился, я выбежал из вагона, купил вареного риса с приправой, а тетушка все же сунула мне еще на пирожки.

Я радовался, глядя, как женщина ела пирожки и кормила ими ребенка…

А молодые люди продолжали беспечно смеяться. Им не было никакого дела до страдающей женщины, до плачущего от голода ребенка. Убитая горем женщина, и веселые молодые люди. Их разделяла лишь спинка дивана в вагоне. Поистине, тот, кто не замечает страданий ближнего, всегда спокоен и счастлив!

Перевод Г. Мининой.

ПХОУН МЬИН

Пхоун Мьин (псевдоним) — известный прозаик среднего поколения. Печатается в ведущих литературно-художественных журналах.

На русском языке опубликован рассказ Пхоун Мьина «Мой сын» в сборнике «Цена любви» (М., 1963).

БАТИСТ И НЕЙЛОН

Ярко-красное солнце садилось за западные отроги гор и светило в спину старухи, которая брела, опираясь на бамбуковую палку, к своей лачуге, что стояла неподалеку, в бамбуковой роще. Годы пригнули эту женщину к земле, иссушили ее тело, собрали в морщины темно-коричневую кожу. На ней была изношенная