Человек, который любил детей - Кристина Стед

стали целоваться, желая друг другу спокойной ночи, так что даже Луи и младший Дэн сумели поцеловаться без смеха. Луи легла спать в комнате девочек. Ей было немного неловко, потому что ее кузины помолились, а она – нет. И хотя они, с их певучими голосами, слащавостью, преклонением колен, поцелуями, молитвами и любовью к близким, в ее восприятии были нелепыми, придурковатыми и отсталыми, воздух в отделанной деревом комнате с низким потолком с четырьмя зашторенными окнами, полнившейся тенями от деревьев и лунного света, казался чистым, как вода в реке с дном из песчаника. Она была снова (как и каждое лето) одной из детей Израилевых. В доме Иакова ее не считали непрошеной; здесь она не была «сироткой».

Утро встретило всех солнечными лучами, за завтраком царило оживление. Дядя Дэн, поприветствовавший всех улыбкой, и раздраженная тетя Роуз сели за стол уже после того, как дети заняли свои места.

– Доброе утро, дорогая Луи!– произнес дядя Дэн, поправив галстук, и затем спросил у детей: – Вы поздоровались с вашей кузиной Луи, которая снова с нами?– А после опять обратился к племяннице: – Луиза, за завтраком я всегда читаю те строки, что приходят на ум, когда утром я встаю с постели.– Дядя Дэн радостно, как птичка, улыбнулся всем.– Дети!– И когда они закрыли глаза и молитвенно сложили ладони, он изрек: – «И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его!»[51] – Вслед за этим Дэну пришлось процитировать строки, которые он заучил перед сном (его зеркало со всех сторон было утыкано выдержками из Писания), из главы пятой Евангелия от Матфея, а потом они приступили к завтраку, хотя Дэвид прежде нагло предложил: «А пусть Луи прочитает нам что-нибудь из Библии». И дядя Дэн все тем же певучим голосом попросил племянницу уважить их, но Луи ответила, что не знает наизусть стихов из Библии. Дети со смехом поинтересовались (накануне вечером они обсуждали удивительный атеизм Луи), уж не грешница ли она и не гневается ли на нее Господь. Но Дэн их пожурил, и они мгновенно затихли. По окончании семейного завтрака они отправились во Фредерик проведать дядю Рубена. К ним ненадолго вышла тетя Джанетта – молодая дородная блондинка, внешне невзрачная и неухоженная. Луи она не нравилась. Почти сразу тетя Джанетта вернулась за прилавок магазина. Тетя Бьюла пошла с ней, а Луи осталась с Рубеном.

Рубен был более шести футов ростом, но он страдал хронической болезнью легких и оттого горбился. На его бледном лице выделялись большие темные, широко посаженные глаза. Волосы у него были темные, волнистые, но редкие. Более красивого и кроткого мужчины Луи не видела. Тетя Джанетта два-три раза заглянула к ним, о чем-то спрашивая мужа презрительным раздраженным тоном. Рубен на ее вопросы отвечал если и не с любовью, то с предельной терпеливостью и бесконечным пониманием. Потом он показал племяннице несколько имевшихся у него книг: «Путь паломника»[52], «Потерянный рай»[53] и «Жизнь и деятельность капитана Джона Брауна» Джеймса Редпата[54] (издание 1860 года). Все три книги украшали гравюры на стали.

– Что-то у него сегодня нога болит, – объяснила тетя Джанетта тете Бьюле в коридоре после своего очередного прихода.

Рубен скрывал свои мучения. С серьезным лицом, неторопливо он снова пересказывал Луи содержание «Пути паломника». Иногда он умолкал, пристально глядя на нее, а потом вдруг его длинные темные губы раздвигались в улыбке, и он переставал быть похожим на человека, умирающего от чахотки. Его горящие глаза полнились неизбывной любовью, взывая безгласно, но не таясь, к самым сокровенным струнам души девочки. Своей дочери у него не было, и он с обожанием относился к единственной дочери своей почившей сестры. Рубен надеялся, что, когда он вознесется на Небеса (если его сочтут достойным), он сразу встретит там сестру Рейчел и поведает ей последние новости о Луи, которую она покинула во младенчестве. Посему сейчас он пожирал племянницу глазами будущей смерти. Несмотря на то что семья дяди Рубена жила бедно, и комнатка в глубине лавки, где проводил время больной, была темной, неопрятной и душной, и они не могли себе позволить полакомиться даже ломаным печеньем, что продавалось в грязном магазинчике, Луи не хотелось уезжать.

С тетей Бьюлой она навестила пятерых братьев Бейкенов, имевших свои хозяйства (не считая религиозного фанатика и помешанного на поэзии), и через шесть дней они вернулись в Харперс-Ферри, где их уже ждал дедушка Исраэл, прибывший к дочери на два месяца со своей мягкосердечной неугомонной женой. Исраэлу было уже за восемьдесят. Денег он не имел и жил у кого-нибудь из своих детей, объезжая всех по очереди. «Папа приехал!» – так обычно всегда сообщалось (шепотом) о его прибытии, а о его пребывании (тоже шепотом) – «Папа все еще у меня!» И ответом на этот шепот был либо кивок, либо понимающий взгляд. Даже на расстоянии одиннадцати или двадцати четырех миль «Папа приехал!» произносилось с придыханием. С Луизой Исраэл вообще не общался, ибо она была потомством непослушной дочери и атеиста. Заботливая деликатная Мэри каждый год приводила внучку пред очи мужа (в этом году Луи уже ростом была со старую бабушку и упитаннее, чем та) и говорила: «Исраэл, это Луиза, дочка Рейчел», и черный леопард, круживший по комнате, вечно расхаживающий, расхаживающий, даже не замедлял шаг, отталкивал их в сторону (если они вдруг стояли на его пути), но ничего не говорил, только выше поднимал голову с худощавым лицом.

В этом году бабушка Мэри, подтолкнув девочку вперед, сказала немного ворчливым тоном:

– Исраэл, это Луиза. Исраэл, подумай, мы с тобой старики, неизвестно, может, последний раз ее видим.

И старик на мгновение остановился, смерил девочку взглядом, и она, уже не такая чужая ему, как в прежние дни, тоже подняла на него глаза и увидела черные с проседью волосы, длинный нос, твердые обкусанные губы, широкий квадратный подбородок, асимметричные брови, прямой взгляд серых глаз, широкий низкий выпуклый лоб, агрессивно напряженный, как у зверя, отчего виски казались впалыми. На жилистых костлявых плечах горделиво восседала голова, и с лица не сходило спесивое, недовольное, упрямое выражение. Обычно Луиза робела перед взрослыми, но на этого старика, который ее не любил, считал отвратительной, безобразной, она смотрела спокойно и не видела силы в серых глазах, в которых светилась его страсть к себе самому. Бабушка Мэри молча, но с надеждой во взоре наблюдала за мужем и внучкой. Спустя мгновение старик