Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

на себя и занимались Володькой до тех пор, пока этим нужно было заниматься, – так что братство врачебное живет, клятва Гиппократа не только существует на бумаге, а и действует в жизни, Володька, который должен был навсегда определиться в постель, все-таки ходит по земле и ждет минуты, когда ему можно будет передвинуться по карте на север, к брату своему, в заснеженный дачный поселок, где зимой никто не живет, только Гена, да еще северный пес Бой, больше всего на свете любящий мороз и снег со льдом…

В сильный мороз он вообще целиком забирается в какой-нибудь массивный сугроб и лежит в нем, греется, только один нос высунут наружу, больше ничего. В снегу ему тепло, Бой доволен невероятно. Свежий воздух, скрип ледышек, ветер, который пытается ущипнуть его, но это – штука бесполезная. Когда снег перестает валить, в гости прилетают птицы. Кр-расота!

Был еще Темка, подросший щенок, похожий на лошадь, с длинными голенастыми ногами, глядя на которые приходящий в гости народ обязательно удивлялся: а почему на них нет копыт? Характер Темка имел непоседливый, любил покуролесить, пошататься по лесам и свалкам рыбных бригад, умел стягивать с себя ошейник и убегать, и в конце концов он исчез.

Гена думал, что его увлекла за собою стая диких собак, тем более пес он был молодой, неопытный, но все оказалось сложнее.

Через некоторое время он нашел Темку лежащим мертвым в снегу. Судя по всему, он был отравлен, из последних сил тянул домой, но до родного порога не дошел – по пути напали… То ли волк, то ли дикие сородичи.

В общем, Темки не стало.

За ним должен был следить Бой, тот все понимал, но не возражал, если Темка куда-то отлучался, – Бой был существом иного толка и голову имел другую, знал, что такое воля и кто есть хозяин, и Геннадия не бросал.

Вот в этот мир и тянуло сейчас Володьку – до слез, до стона тянуло, так тянуло, что хотелось выпить какого-нибудь обезболивающего лекарства, но пока он не сможет передвигаться свободно на костылях, дорога в Багульник ему заказана.

Не знаю, понимает это Володька или нет…

Сейчас зима, до лета еще три месяца и дай бог, чтобы к теплой благословенной поре Володька научился свободно перемещаться и не требовать каждые пятнадцать минут, чтобы в задницу ему всадили иглу с обезболивающим… Пора вообще обходиться без сомнительных снадобий и Володька должен это понять не только своим «седалищным нервом», но и головой, и печенкой, и сердцем…

Гена, например, все аптечные лекарства – разные химические пилюли, таблетки, половинки и четвертушки, дольки, капсулы, спреи, мази, гели, растворы и прочие фабричные средства не признает, предпочитает делать настойки, отвары, вытяжки из натуральных трав, корешков, почек, крошеных и сушеных стеблей и в мастерстве этом преуспел.

Он вспоминает, как в молодости иногда приползал домой без задних ног, выжатый как лимон, и просил:

– Мама, что-то я плохо себя чувствую… Дай чего-нибудь!

Мать брала пузырек с настойкой березовых почек, капала немного в стопку, разбавляла водой и давала выпить. Буквально через пять минут ему становилось легче – и дыхание делалось спокойнее, и перед глазами переставали плавать красные круги, даже гудящие от тяжелой работы руки, грузные, будто были отлиты из чугуна, и те отходили, превращались в обычные руки.

Наверное, именно в ту давнюю пору он понял, что любую аптечную таблетку, изобретенную мудрыми академиками от фармацевтики, природа перекрывает своими естественными лекарствами, природная химия – чище, прозрачнее, лучше химии выдуманной, не оставляет следов, которые может оставить белая, словно бы отлитая из зубного порошка таблетка.

Дома у Гены, на полочке, прикрытой темной скатертью, стоят наготове, будто солдатики, пузырьки с настойкой женьшеня – волшебного корня, принесенного из тайги; золотого уса – домашнего растения, по свойствам своим не уступающего женьшеню; чистотела, семян черемши и много чего другого – на все случаи жизни. И от всего – от ломоты в пояснице, от рези в суставах, от сердечных болей и спертого дыхания, от сухих мозолей и колик в животе…

Кроме золотого уса у него еще имелся и золотой корень (тоже золотой, как видите), который действует на больной, либо усталый, окончательно добитый жизнью организм не хуже женьшеня. В общем, Гена – специалист по травяным настойкам, вытяжкам и таежным снадобьям – знает, что к чему… Он ведь и Володьке помогал уже, поможет и впредь – не вопрос, – главное, добраться до Находки… Путь этот Володьке надо преодолеть обязательно. Это – как цель жизни на ближайшие полгода.

В чем-то Володьке везло, он привел себя в более-менее пригодное состояние, в чем-то нет – вновь начались нагноения в местах, пограничных с позвоночником, там, где раньше стояли металлические скобы, хныкал, но звонил брат, отрезвлял его, требовал, чтобы тот поменьше страдал, стонал и не цедил слюни сквозь мокрые губы.

И тот держался. Вернее, старался держаться, хотя кажется, не очень верил в свое светлое будущее, но именно это неверие рождало внутри некую злость, жажду к жизни, сопротивление и это было важно, это вообще могло стать двигателем выздоровления.

Важен был еще один аспект – а надолго ли хватит горючего в этом двигателе?

Сестры наши, Галина и Наталья, поругивали Володьку. Честно говоря, было за что. Поругивали за запои, которые он устраивал с отцом Александром Кирилловичем, за то, что раньше времени эта парочка отправила на тот свет мать – пили ведь так увлеченно и со вкусом, с отключками, что вместе с зелеными человечками кипятили на плите водку, а на сковороде жарили консервы «Килька в томатном соусе», считая, что кильку только в таком виде и можно есть…

Когда умирающая мать попросила Володьку: «Привези на дом нотариуса, я хотя бы дачу свою на тебя перепишу, нотариус подпись мою заверит… пропадет ведь дача», Володька отмахнулся от матери, как от назойливой мухи, у него было более важное дело – надо было выхлебать очередной стакан водки.

А небольшой, ухоженный, очень любимый матерью домик, расположенный под Владивостоком в знаменитой Тигровой пади – это тьфу, дело десятое. Когда потом, уже в трезвом состоянии, у Володьки спросили, почему он не выполнил просьбу матери, он в ответ пробубнил:

– Не нашел денег на такси.

Зато на водку деньги находились всегда, и особенно – в те скорбные миги, когда внезапно пересыхала струя сорокаградусной.

Домика в Тигровой пади ныне у семьи Москалевых нет.

В общем, подвигов и вообще приключений у моего брата было много, не сосчитать, если бы за