Комната одиночества - Александр Павлович Волков

Когда становится невмоготу, то лезешь в портфель, достаешь флакон со спиртом и сразу полстакана – хлоп, запил чуть-чуть, и сидишь перед окном, не включая свет, и смотришь на дождь, и прислушиваешься к тому, что внутри тебя происходит. Сначала становится горячо в желудке, потом тепло разливается по всему телу, далее всплывает мысль: «Не заложит Кешик, что я с ним выпивал?». Но тут же появляется и контрмысль: «Нет, когда наливают, никто не закладывает!». И становится спокойно и хорошо, а потом падаешь в постель и проваливаешься в сон до утра. Утром открываешь глаза от холода. Утром уже хорошо, утром я никого не боюсь. Утром уже и Машка не кажется такой противной, утром я вновь хочу пообщаться с той армянкой, что у меня три дня жила. Интересная баба, красивая молодая, соски, как у козочки, а глаза, а губы, и что вытворяет. Как-то я сказал ей:

– Слушай, иногда бывает, что мужик слаб, что ты тогда делаешь?

Она мне в ответ:

– Если честно, то я не встречала слабых мужиков.

Я в очередной раз посмотрел на ее ноги и понял, что это справедливо, с такой не может быть слабого мужика, мертвый поднимется.

В общем, утром все хорошо. Даже есть готовность продолжать спор с Жорой насчет принципа жизни. Утром все не страшно. А вот ночью ничего терять не хочется, кроме самой ночи. Мерзкое время суток. И как могли поэты воспевать ее, пусть украинскую или еще какую? Единственное, что мне иногда хочется, так это превратиться в огромного черного кота и отправиться погулять. Можно проникнуть в человеческие жилища. К Машке, например, или еще к какой-нибудь красивой бабе, посмотреть, как они с мужьями живут. Но сколько бы я ни мечтал, все обрывается на том месте, когда меня обнаружат и начнут или ласкать, или выгонять. И в том, и в другом случае мне конец, ведь у котов разрез зрачка вертикальный, а человеческие зрачки круглые, как яйцо. Так что кому захочется общаться с котом, у которого человеческие глаза? Я бы к начпо залез в квартиру и посмотрел, что он вытворяет со своей женой, которая на десяток лет его младше. Но опять, если он не поймет, кто перед ним, то женщина поймет, это уж точно…

19

Теперь-то каждому понятно, что я давно стал подумывать о переводе из этого славного места. Из ФРГ, как мы называли Грузию – Федеративная Республика Грузия. А что, звучит, если б еще и наполнение соответствовало. Но с моим послужным списком разве можно рассчитывать на протеже? Олег как-то сумел перевестись, в конечном счете, на большой корабль, куда и хотел. А я? В общем, пришлось наводить справки о кадровике, об этом старом гипертонике с лицом, будто из мрамора, и налитыми кровью глазами. Интересное сочетание: глаза как у кролика, а морда античной статуи. Чем не сенатор? Вот этот сенатор и упер меня в эти болота, чтоб ему на курорт сюда попасть!

Как-то стал обсуждать тему с Жорой Мчедией, как можно перевестись. Жора мне прямым текстом и выдал несколько способов воздействия на нужных людей. Первый: заходишь, когда нужный человек (НЧ) в кабинете один, с огромным портфелем, в котором две-три бутылки коньяка и закусь соответственная. Значит, зашел и спрашиваешь какую-нибудь ерунду, буквально, есть ли жизнь на Марсе, а в это время портфелем тихонечко пошевеливаешь, так, чтоб бутылки внутри начали позвякивать. Вот тут вся кульминация, как НЧ отреагирует, если улыбнется, то далее можно выходить открытым текстом, что нужно. Если кивнет, мол, поставь содержимое в шкаф, тоже дело не безнадежное, потом можно позвонить и спросить, что тебе нужно. И еще вариант, когда НЧ напишет на листке свой домашний адрес и скажет, когда содержимое подвезти. Если дома пригласит за стол, то можно шпарить о проблемах. Жора хотел что-то еще рассказать, я-то понял по его глазам, но не стал, видимо, для себя оставил. На флоте каждый пробивается в одиночку, ведь должность-то одна, с корешочком на одно кресло не сядешь. В общем, Жора дальше не стал мне ничего рассказывать, а закончил краткий курс так: лучше всего везти апельсины.

Сказал про апельсины и быстро попрощался. Я понимаю Жору, его проблема в следующем: попасть на место Дымова в госпиталь. А пока дело решается, Жора и сидит дивизионным, и все время на подхвате. Интересно, кому Жора апельсины возит? Или в чей кабинет он входит с огромным портфелем, в котором несколько бутылок коньяка? А может, он и без апельсинов и без коньяка обходится, какими-то другими способами? Мне знать, это не дано – отец не сенатор, плантаций цитрусовых нет. Сколько я могу купить бутылок коньяку со своей офицерской получки? Так, один смех, по нынешним и, тем более, местным меркам. Как хочется ни от кого не зависеть! И неважно, что и как я сделаю, важно, кто мне прикажет. Раб! Но у нас нет рабства, значит, я чего-то не понимаю. Хотя, наверное, не один я чего-то не понимаю. Помнится, был у меня короткое время приятель. Так получилось, что я, лейтенант, нашел общую тему с капитаном третьего ранга. На дежурстве вызвали меня в офицерскую палату на терапию – офицеру плохо. Я потребовал историю болезни, посмотрел диагноз, лист назначений, а потом осмотрел пациента. В общем, при диагнозе язвенная болезнь желудка у него вдруг поднялась температура, и начался озноб, но, что самое странное, не было никаких местных проявлений. «Что еще за грипп такой, ведь переводить на инфекцию нужно», – подумал тогда я, но назначил самое простое: амидопирин в инъекции. Сестра, что тогда дежурила на отделении, начала мне плакаться, что этот больной по фамилии Бакша никому не дает покоя до самого утра, так у них было на прошлом дежурстве, и, как она говорит, девочки рассказывали, и прошлой ночью. Я ответил: «Посмотрим». Бакша уснул, как сурок, утром его еле добудились. Я не стал ломать голову, почему так произошло, но Бакша прибежал в ординаторскую и стал благодарить, уверял, что я отличный специалист, и в таком духе. Но все началось не с этого случая, а чуть позже. Я встретил Бакшу в бригаде, машинально поприветствовал капитана третьего ранга и прошел уже мимо, как он меня окликнул. Ну, окликнул, что теперь? Выпороть меня он, конечно, за что-нибудь мог, только я давно