Комната одиночества - Александр Павлович Волков

Потом Алик стал в темноте чертыхаться, что мотор могли загубить, а этот мотор возвращать нужно.

– Кому возвращать? – спросил я, спросил просто так, чтоб спросить.

– Я ж его стащил с одного судна, когда оно было временно пришвартовано к нашему причалу. Помнишь, когда у меня учинили обыск, после пропажи насоса? Я чуть ежика не родил, думал, что найдут. Не нашли. И, слава Богу!

– Так отдай этот насос, – начал я, – то есть, мотор! Ведь будет неприятность.

– Я и собираюсь это сделать, слишком много обезьян видели предмет. Сейчас обложили, как волка, кто-то донес.

Потом разговор как-то не складывался, разобрали снасти, спрятали мотор в погреб, в бочку из-под цемента, и только тогда пошли по домам.

В следующий раз собрались на охоту не сразу, пришла та самая задача из Севастополя, над которой весь офицерский состав АСС сидел всю ночь. Это как раз тогда, когда мне позвонила Машка и стала зазывать к себе. В общем, Кешик мог сначала дать время мне, чтоб я определил, сколько и каких пораженных и что с ними делать. Так нет, сначала с Олегом свои условия разбирали, а потом уже дали возможность мне. Машка, конечно, обиделась, черт с ней. Потом, когда уже отослали задачу в Севастополь, поехали сами. Как же – ежегодное учение. Я, если честно, не придавал ему никакого значения – чему они смогут меня научить? В общем, поехали всем составом. Я, Олег и Кешик. Кроме того, в нашу группировку затесался еще один каптри с первого дивизиона, я его не знал, но частенько попадался его портрет в городе примерно в таком обрамлении: он, в отутюженной военной форме, жена с килограммом шпатлевки на лице и колясочка, на которой верещит киндер.

Я и Олег, как караси в области воинского звания, обращались к попутчику по званию – товарищ капитан третьего ранга, а Кешик, как равный – эй, Гаврила!

Когда мы были наедине, то есть, я, Олег и Кешик, я спросил у командира, что за типа к нам подсунули? На что Кешик ответил в своем стиле:

– Не-е, не пьет!

Пока доберешься до Севастополя, нужно сделать несколько пересадок, я эти перекладные уже знал наизусть. Тогда поехали несколько кружным путем: через Тихорецк, потом Краснодар, а далее до Севастополя. И только тогда оказались на месте. Но сначала в Цхакая. Пока дожидались поезда, решили посидеть в духане. Инициатор, как водится, Кешик. Тут и Гаврила за нами потянулся. Ладно, тоже человек. Сели мы в самом углу, заказали купаты и по бутылке вина из расчета бутылка на портрет. Гаврила тоже в список вошел. Только выпили дозу, как официантка подносит сразу шесть бутылок.

– Что такое? – встрепенулся Гаврила.

– Вас решили угостить с соседнего стола, – и стала молча откупоривать бутылки, с таким видом, будто отдирает от поверхности мерзких мух.

Выпили мы это вино, тут дарители решили с нами поближе познакомиться, моряки, видите ли, в Цхакая редко бывают. Ну, познакомились, а потом Олег блевал между вагонами, как наглотавшийся апоморфина. Хорошо, я успел купить полмешка апельсин.

– Вашингтон? – спросил Кешик.

– Да, – ответил я.

– Тогда пойдет, хороший сорт.

В вагоне мы оказались все в одном купе. Гаврила посидел несколько минут, потом и говорит, обращаясь к Кешику.

– Бондаревич…

– Ты, почему меня так назвал? – отозвался Кешик.

– А у тебя нос, как у еврея.

– Это какой?

– Большой и красный! – и заржал, как полоумный.

Во, дебил! Я пододвинулся поближе, что же дальше за цирк будет?

Кешик собрался что-то отвечать, только Гаврила вдруг вытаращил глаза и как закричит:

– Молчи! Все равно ерунду скажешь! – и опять зашелся от смеха.

Кешик осоловело, посмотрел на меня, потом на Олега. В это время припадок у Гаврилы закончился, и он с совершенно серьезным видом произнес:

– А что, в общем-то, мы первый этап выполнили – вырвались с территории бригады! Не выпить ли нам по этому поводу?

Олег, когда услышал про выпивку, тут же поднялся и вышел из купе.

– А что! – согласился Кешик.

Гаврила туг же, достал из своего необъятного баула бутылку водки и огромный шмат сала, луковицу, стал быстро тоненькими ломтиками нарезать и сало, и лук.

В общем, бутылку мы быстро уничтожили. Кешик порядком осовел, и тут я в первый раз услышал, как он произнес:

– Ребята, я пас!

Но Гаврила на это ответил:

– Мы вроде как не на службе? Наверное, бесконтрольно можно еще? – и достал еще бутылку.

Когда от второй бутылки почти ничего не осталось, Гаврила выдал третий перл:

– А мы, ребята, вроде, как и не в родном городе, и никто нас в лицо не знает, давай, Бондаревич, пошлем лейтенанта за водкой?

Кешик с огромным трудом выполз из-за стола и стал пробираться в коридор. Я помог командиру, понял, что Кешик спасается бегством. В общем, когда мы вернулись, Гаврила спал, привалясь к стене.

Кешик пьяно икнул, глядя на спящего Гаврилу, и выдавил из себя:

– У него жена – у-у-у! А сам он не офал, – и завалился на нижнюю полку.

Я не стал командира раздевать, у него брюки и так уже выглядели, как джинсы, стрелку можно было найти только под микроскопом.

Чтоб узнать человека, нужно только спросить у его корешков: «Этот ваш – офал или не офал?» Я не знаю происхождения слова, но значение «офал» таково: «Берегись, не курит, не пьет, значит, какая-то сволочь!».

В общем, Гаврилу, как я понял, можно было не опасаться, раз пьет.

Наутро Гаврила сидел в омнубилляции, то есть, в состоянии с поэтическим сочетанием: «Ни сон, ни явь». Когда маленько в башке просветлело, стал требовать водки.

И так всю дорогу до самого Севастополя. Только за час до конечной станции Гаврила судорожно стал приводить себя в порядок и на перрон Севастопольского вокзала вышел настоящим капитаном третьего ранга, с несколько помятым, но чисто выбритым лицом и вычищенной от вагонной пыли форме. На троллейбусной остановке мы разошлись.

Потом начались учения. Я еле выбрал день, чтоб заскочить в штаб к кадровику, к этой мраморной морде. И что же? Все произошло по варианту номер два Жоры Мчедия. Старый гипертоник в ответ на мой намек насчет цитрусовых молча нацарапал на листочке бумаги адрес и сказал:

– К двадцати часам привезешь.

Я, естественно, привез. Вошел в прихожую, когда эта рожа открыла на звонок. Ну, думаю, сейчас пригласит за стол, поговорим о моих проблемах. Но не тут-то было, пальцем мне указали место, куда высыпать апельсины, а потом последовал такой невинный вопросик:

– Сколько я тебе должен?