Комната одиночества - Александр Павлович Волков

– Кто?

Я назвал фамилию.

– Сколько?

Я протянул два червонца.

– Проходы, – сказал грузин.

Важа мне потом объяснил, что списки хранятся в доме, ведь в списках значится, кто, сколько внес и по какому случаю. Когда у какого-то человека случается повод для застолья, то приглашенные смотрят в свои списки и видят, сколько тот приносил денег, ведь нести нужно не меньше.

Потом мы посидели за столом. На меня, нужно отметить, вся эта похоронная атрибутика плохо действует, все, кажется, мы виноваты, что еще живем. Странно становится, хоть и видел трупы, а все равно не могу привыкнуть к мысли, что человек жил, а теперь его нет. И на душе тоскливо. В общем, в первый же момент, когда можно было выскользнуть из-за стола, я ушел с поминок. Иду по улице, а сзади эти траурные звуки все тише и тише. Я, было, вздохнул свободнее, тут же слышу, мне по плечу кто-то шлепает:

– Привет!

Оборачиваюсь, стоит Жора Мчедия и делает вид, что хмурый.

– Ты откуда?

– Оттуда, откуда и ты, – отвечает Жора. – Я увидел тебя, когда ты из-за стола выбирался.

– Да меня сосед на поминки затащил. А тебе покойник кто?

– Отец друга. Я давно их семью знаю. Сын – художник, а отец, пока был жив, отделом на базе заведовал. Хорошие люди.

– Сын, художник?

– Да.

– А что он рисовал?

– Картины.

– Это понятно, а какие и как?

– Да что-то такое, разных людей, но странно: один глаз больше другого, руки разные, вместо груди одни ребра. Но Автандил член союза художников Грузии, а ты знаешь, им разрешено так рисовать, чтоб кисть руки, например, была больше головы или одна рука короче другой.

– Авангард что ли?

– Да-да, что-то в этом роде.

– А что слышно о твоем переводе?

– Да что, ожидаются перемены. Сеньковский уходит в главный госпиталь. Дымов на место главврача. Кое-что проясняется, но, как я узнал, тянут на хирургию молодого лейтенанта, сразу после «системы».

– Лейтенант грузин?

– По-моему, – ответил Жора.

А я понял, что грузин. Значит, появился конкурент. Но мне от этого не легче. Мы еще поболтали с Жорой несколько минут и разошлись по своим делам.

Пришел домой, то есть в Важину квартиру. Потом прошел в свою комнату, и лег было спать, как слышу, в дверь звонят. И что за манера у некоторых начинать жить только по ночам. Я еще подумал, что опять в часть придется хромать пешком через весь город. Это на такси за рубль можно до дверей кабинета доехать, а пешком! Топать и топать. Поплелся открывать дверь. На пороге фельдшер из госпиталя. Уж, конечно, я удивился. Фельдшер говорит, мол, Дымов просит приехать на операцию, никого нет в бригаде, в госпитале, а поступило сразу несколько раненых.

Теперь я возгордился – какому-то старлею на дом машину подают, чтоб на операцию отвезти. Помнится, я также возгордился, когда в отсутствие Воронина удалось послать документы на получение мной очередного воинского звания. Спасибо, Кешик быстро документы оформил и попросил девочек из секретного отдела срочно отправить. Через месяц смотрю, в журнале дежурного телефонограмма – присвоить очередное воинское звание, и далее моя фамилия. А тут Воронин, уже вернулся из отпуска, кричит:

– Эй, лейтенант!

Я специально смотрю на него, будто не ко мне обращаются.

Воронин начал пар выпускать, а я говорю:

– Что такое, товарищ капитан. Вы меня зовете?

– А кого еще, кто тут, кроме вас, лейтенант?

– Извините, я уже старший лейтенант. Вот телефонограмма.

Но нужно признать, Воронин не стал достраивать дурацкие мины. Просто буркнул: «Поздравляю» и пошел прочь, сразу я ему стал не нужен. Да и черт с ним, с Ворониным. Звание – это одно, а когда коллега просит помочь и еще машину для этого присылает – это совсем другое, и пусть коллега не Федоров или Сперанский, все равно. Я же знал, – что в городе нет Сеньковского, а Жору Мчедию, видимо, дома не застали, может, после поминок куда-то еще зашел. Получилось, что я к госпиталю оказался ближе, чем врачи с кораблей. В общем, я быстро собрался и спустился вниз.

В машине первым делом выяснил у фельдшера, что еще за раненые появились в этом спокойном городе. Оказалось, что какой-то мичман, фамилии его фельдшер не знал, возвращался по темным улочкам Набады домой после дежурства. Кортик, как обычно делали, он засунул во внутренний карман кителя. Тут местные решили порезвиться, дали мичману прутом по голове и, когда мичман упал, стали выворачивать карманы брюк. Обычное дело, но тут одному из гопников приглянулось обручальное кольцо на правой руке мичмана, он и говорит:

– Давай с пальцем отрежем?

Мичман услышал эти слова, так как они были произнесены по-русски, и это не понравилось ему больше всего. Это я так думаю. Но финал вышел несколько впечатляющим: мичман выхватил кортик и стал пугать грабителей. Но и те достали свои ножички. Взаимный обмен уколами, и втроем они разлеглись на мокрой Набадинской дороге, Лежали до тех пор, пока через КП, которое до этого охранял пострадавший мичман, не выехала машина с матросами. И только тогда все трое были доставлены в госпиталь. Вот с этой троицей и пришлось возиться. Ушили мы с Дымовым все эти дырки, провозились порядочно, но сложного ничего не было. Дымов, надо сказать, вел себя совсем по-другому, уже не пробовал анестезировать с помощью кулака, наверное, не пожелал позорить царицу медицины перед уходом на канцелярскую работу. Но дело не в этом, вообще тогда, под самый занавес, события повалились на мою голову, как из рога изобилия. Когда местная мафия прознала, где лежат резаные собиратели обручальных колец, то такое началось… Грузины стали ломиться через КП. Что им могла ответить бабушка дежурная? Стали прыгать через забор, рваться в приемное отделение. Ужас. Дымов тут же сориентировался – вызвал коменданта, а тот – мужик ушлый, прихватил с собой караул. И только вид автоматов успокоил наседавших. И все равно какая-то бабка, вся в черном, орала возле КП:

– Пусты! К родственнику пусты. Умирает!

Потом Дымов вызвал скорую помощь, и пострадавших грузин увезли в городскую больницу. На улице стояла глубокая ночь, даже не ночь уже – светало. Я лег спать прямо на топчане в приемном отделении. Но только заснул, как вновь звонок и вновь сообщение – кто-то в бригаде повесился. Фельдшер побежал докладывать Дымову. Я надел форму и пошел домой, – хватило с меня трупов и крови в тот день, хватило с избытком.