Комната одиночества - Александр Павлович Волков

стал электриком – все до лампочки. А чего он меня окликал? Если не пороть, то попросить лекарства или спирт, якобы для дела. Я так думал, когда оборачивался на оклик. Но Бакша первым протянул мне руку и стал разговаривать как со старым знакомым. Пока Бакша что-то говорил, я все пытался понять, что ему от меня нужно? Вспоминал все, что помнил о нем. В госпитале всегда был на отшибе, всегда один. Ходил неестественной, деревянной походкой, глаза вечно усталые, речь вялая.

– Док, не нужна перепечатка об истории восточных единоборств?

Я, честно говоря, сразу и не понял, о чем речь, но когда смысл дошел до моих извилин, то машинально согласился, А что, знать кое-что о каратэ или кун-фу разве плохо? Столько развелось умников насчет всяких восточных премудростей, что и не поймешь, что было и как, кроме Шаолиньского монастыря и Масутатсы Оямы ничего припомнить не могут. В общем, я согласился. Так Бакша раскрывает свой необъятный портфель и достает папку, и довольно увесистую.

– Вот, – говорит, – второй экземпляр. Жена только что закончила перепечатывать.

Я поблагодарил, а самому стало неудобно как-то перед человеком, он мне дефицитную рукопись, а что я ему? Подумал немного и говорю:

– А тебе, – сам не заметил, как перешел с Бакшой на «ты», – что-нибудь нужно, в смысле почитать?

– Что ты можешь предложить?

Вот тут-то я и сел в лужу. Что я мог ему предложить? Промямлил про книжку Сэлинджера, что-то еще. Бакша совсем не менялся в лице, будто и не замечал, что я несколько робею. Хотя, если честно, отчего мне было робеть? Но робел и все тут.

В тот раз я ничего Бакше не пообещал, просто договорились встретиться в моем кабинете. Я не сомневался, что Бакша придет. Так и вышло. Через день или два пришел и притащил с собой «Историю Индии» Джавахарлара Неру.

– Неделю хватит? Самому дали на время.

Конечно, я ответил, что хватит. И запоем прочитал книгу. Я понял тогда, что Бакша увлекается восточной философией и поэтому у него такое поведение. Наверное, счастливый человек, жаль, что я не успел с ним как следует сдружиться. Очень скоро Бакшу перевели из бригады, даже не знаю, куда, и здесь, в Севастополе, пока не встречал его. А жаль. Мне с ним было интересно. Помню, пришел Бакша ко мне о кабинет. Он часто заходил ко мне, рубка третьего дивизиона была совсем рядом от моего кабинета, по ночам из моего окна виден был свет над рубкой, так близко была она расположена. Мы битый час болтали о психоанализе в литературе, разбирали, у кого из писателей и как получилось, что каждый из нас читал и тому подобное. И Герман Гессе, и Фолкнер, и Кортасар, и Виржиния Вульф, и кто там еще, кто баловался этим методом. Потом Бакша начинал рассказывать о каком-нибудь романе, который он не успел дочитать. Пересказывал он, пересказывал, а я все не могу понять, о чем что: вроде бы сюжет из «Смирительной рубашки» Джека Лондона, но Бакша почему-то называет роман по-иному: «Странник по звездам».

– Слушай, – говорю Бакше, – ты не путаешь? Ведь это Джек Лондон, «Смирительная рубашка», я читал эту книгу еще в седьмом классе.

Бакша помолчал немного. Вообще-то, хоть походка у него и деревянная, а мужик он умный. В общем, Бакша понял, что перепутал название, что я тоже читал эту вещь. Спросил:

– Ну и что, до конца дочитал?

Вот тут-то я опять подивился, как он меня поддел. Ведь тогда, в седьмом классе, я раз пять брался читать «Смирительную рубашку», но как только доходило до описания приручения мух, я бросал, не мог продвинуться вперед ни на строчку. Я привык читать тогда другого Джека Лондона, «До Адама», «Алая чума», а тут какая-то война с мухами. Нет, тогда, в седьмом классе, не дочитал до конца «Смирительную рубашку». После школы прочитал, поэтому и помню название.

– Не сразу, – ответил я.

– Я вспомнил, что у этого романа два названия, – то, которое называешь ты, – первое.

Вот так, опять мне стало неловко за свою серость.

Еще через несколько дней Бакша притащил мне интереснейшую публикацию в журнале «Москва», какого-то Сидорова, под названием «Семь дней в Гималаях». Вот чего я не знал, так не знал – что Индира Ганди с Рерихами дружила. Теперь понятно, почему она с Брежневым дружит.

В общем, был у меня период, когда что-то общее я находил с Бакшой, но его перевели.

Интересно мы с ним попрощались. Он зашел ко мне в кабинет, сообщил, что покидает эту страну, и вышел. Для него все в этом мире сплошные условности, все существование бренное. В общем, попрощался. И вышел. Я следом. Вижу, удаляется Бакша, а вслед ему смотрят Воронин и Кешик. Потом, когда Бакша отошел на приличное расстояние, оба как по команде повернулись ко мне, и Воронин говорит:

– Чего здесь этому идиоту нужно?

Я еще больше возгордился, что Бакша Ворониным зачислен в мои друзья. Раз уж Воронин так выразился, значит, на Бакшу имеет зуб кто-то повыше рангом. А кто, догадаться не трудно.

Когда Воронин выразился насчет идиота, у Кешика на мгновение взгляд потух, он быстро прошел мимо меня, а когда был рядом, то подмигнул, как бы давая понять, что нужно переговорить. И все.

Потом начался охотничий сезон, и мы с Аликом пошли на охоту. Я, как всегда, ничего сам не убил, и, слава Богу, но вот душу Богу мог отдать на той, первой охоте, это точно.

Когда на обратном пути под вечер мы натолкнулись на мель, я вывалился за борт и ушел с головой под воду. Попытался нащупать ногами дно, но не тут-то было – дна не было, значит, я оказался в какой-то яме. Почему-то вспомнил Бакшу, подумал, стал бы он бороться или нет? Но пока я думал, ноги и руки продолжали суетливо двигаться в этой дурацкой подводной яме, и какая-то кочка попалась мне под ноги. Я оттолкнулся и всплыл. Не знаю, как Бакша, а я вздохнул с удовольствием. Вода в этом дурацком озере мерзопакостная, надо сказать, не то, чтобы дышать – пить нельзя.

Потом сидел на дне лодки и дрожал, а вокруг на горах, покрытых вечным льдом, гасли последние лучи солнца. Жаль, что уехал Бакша.

Когда мы пристали у сарая Алика, было темно. Алик сбегал к соседу, принес чачи, кусок черствого хлеба, и мы напились на радостях, что озеро не поглотило нас навеки. Живы и ладно, значит, когда-нибудь еще поедем