Бесконечное землетрясение - Эван Дара

не двигается. Когда он наконец выпрямляется и улыбается, публика взрывается ответным ревом небывалой силы. Горловые крики, и дружное одобрение, и топот ног, сотрясающий землю чуть ли не наравне с Q2. Через минуту собравшиеся проталкиваются мимо него и затопляют площадку, отставляя его стоять с двумя кинжалами в руках, похожими на шпили на крыше особняка.

Он смотрит на столпотворение очарованных людей. Кишащих, ликующих, с поднятыми руками. Благодарность. Он видит, как Пласидо, столь разительно отличающийся от других, уподобил своих поклонников себе. Для этих людей в этот момент землетрясения не существует.

Через некоторое время он слышит звон монет, падающих в чайник Пласидо. Это приятная музыка, бренчащий перезвон, бодрая пиликающая капель. Он открывает нагрудную сумку, находит несколько монет. Проталкивается вперед, мимо идущих навстречу людей, уже вознаградивших жонглера, видит, как патлатый человек в забрызганном грязью сером пальто падает на землю и хватает чайник. Что? Мужчина обнимает сосуд, разворачивается на месте, начинает уползать.

Убийственный, вероломный, предательский поступок. Украсть заработок Пласидо. Но он такого не допустит, он даст отпор. У него в руках два кинжала: с их помощью он остановит кражу. Он бросается к преступнику, замирает, увидев, как тот вытаскивает из кармана витой шнур длиной в фут. Потом мужчина продевает концы шнура в дырочки с двух сторон на верхнем ободе чайника, мастеря ручку, которой до этого сосуд был лишен.

Он сует оба кинжала в левую подмышку, ждет, пока сидящий на земле человек закончит связывать концы шнура. Когда мужчина уползает прочь, оставив чайник, он выступает вперед. Чайник вибрирует от подземных толчков, монеты тихо бренькают, и он хочет убедиться, что его флорины не упадут мимо. Он наклоняется к сосуду.

— О, нет-нет, — слышит он строгий голос.

Он поворачивается и видит Пласидо, который направляется к нему от толпы поклонников.

— Не может быть и речи! — говорит Пласидо и останавливается прямо возле него. — Ты уже внес свою лепту, мастер кинжалов. Не надо монет. — Пласидо улыбается ему. — Это я должен заплатить тебе.

Он замолкает, улыбается в ответ, отдает кинжалы Пласидо.

СПАСИБО, — говорит он.

Пласидо не отводит от него взгляда.

— Наоборот, тебе спасибо, — говорит он. — Пласидо держит кинжалы за кончики лезвий, прижимая к бедру. Таким образом они никого не поранят. — Как у тебя дела сегодня, Сэм?

Он смотрит на Пласидо.

ПОНРАВИЛОСЬ, — говорит он.

— Ну, — говорит Пласидо, — делаем что можем. — Пласидо улыбается, чуть поводит рукой, возвращается к ждущим его людям.

Он не знает, что делать. Он все равно хочет оставить флорины. Потирает пальцами ребристые края монет. Улыбается, довольный проявленным к нему вниманием.

Потом Пласидо возвращается.

— Слушай, Сэм, — теперь с серьезным видом говорит он. — Хочу с тобой кое-что обсудить.

Он смотрит на Пласидо. Вспоминает о своей животной вони, усиленной перемещением владельца особняка в паланкине. Слегка пятится.

— Знаешь, если тебе удобно, — говорит Пласидо, — ну, если ты не занят, можем мы встретиться здесь минут через двадцать — двадцать пять? К тому времени я уже должен закруглиться. Ладно? Тогда увидимся.

Немного отойдя от импровизированного парка, он закатывает рукав, смотрит на часы. Они по-прежнему ходят. Стрелки по-прежнему крутятся, показывают правильное время. Если они продолжат работать еще двадцать минут, он снова увидит Пласидо.

Он забредает на территорию неопределенного назначения, когда-то промышленную, теперь не подлежащую идентификации. Разрушенные остатки офисных зданий, кирпичи с отбитыми углами, куски штукатурки, несколько фрагментов витых лестниц, напоминающих расшатанные ДНК. Небесно-голубое основание кулера, опрокинутое, текущее проводами. Пустые места, некогда используемые для чего-то — вероятно, для парковки, вон, кажется, тормозные следы. Тревожная пыль. Месяцами он мечтал воспарить над всем таким. Идти-идти и мягко вознестись над безымянными местностями, полями, людьми-мертвецами, руинами. Сейчас он ловит себя на том, что думает об Антее. Борце из древнегреческих мифов. Антея нельзя было одолеть в борьбе, пока он стоял ногами на земле. Она была источником его силы. Одна нога на земле, и он становился непобедимым.

Возможно, землетрясение оказывает такое же влияние на него. Непрерывно возвращая его к максимальной связи с землей. Вопреки его инстинктам, несмотря на нещадную самомуштровку, остров пытается наделить его силой. Несомненно, сейчас он сильнее. И где еще он познал так много, как лежа на земле. В соприкосновении с грубой почвой. Ее структурой, ее переменчивостью, но и нескончаемой прочностью. Сверху можно видеть абстракции. Находясь на земле, ты изучаешь частности. А через частности постигаешь все на свете. Основополагающее сопряжение. Учись на частностях, черпай ненависть из абстракции. Эта мысль — абстракция, с которой он может смириться.

Остается четырнадцать минут. Он думает об исходящем от него зловонии, хотя сам его не чувствует. Об отталкивающем смрадном духе. У него есть время постирать, избавиться от отягощающих дивидендов работы на обитателей особняков. Он найдет правительственный фонтан. Обычно они расположены в общественных или псевдообщественных местах. Он не видел жандармов.

Он думает о человеке, который говорил об оазисе устойчивости, грязнолицем парне, месившем самого себя в чистой озерной воде. Наверно, недели прошли с тех пор. Был ли он на самом деле? Существовал ли этот человек выдра? Существовал. Но, возможно, он не был мудрецом. Возможно, оазис устойчивости не один. Около аэропорта он говорил себе, что не нашел оазиса устойчивости. Но это не означает, что таких мест не может быть несколько. Конечно, это никак нельзя доказать. Но если наличия чего-то нельзя доказать, нельзя доказать и отсутствия этого.

Вот его питательная среда. Зыбкая неопределенность, которая из-за своей незавершенности обретает реальность. Незнание дает возможность, и оно станет его переносной устойчивостью. Непрочность, генерирующая более высокую устойчивость в перспективе. Он полминуты сидит на земле, отдыхает, затем встает. Отправляется на поиски фонтана. Чтобы помыться.

Восемь минут — или тринадцать, если ориентироваться на названный Пласидо крайний срок в двадцать пять минут, когда он должен вернуться в импровизированный парк.

Он находит фонтан, расположенный, по-видимому, в бывшем ресторанном дворике, сейчас не предлагающем подкрепления. Видит деревянные перекладины от спинок стульев, небольшую вазу из рифленого стекла, дырчатые крышки солонок. Рваный список песен из цифрового музыкального автомата, ложки. Он представляет, как люди сидят на барных табуретах в ожидании, когда их обслужат. По столам скользят чеки и чашки кофе. Не двадцать, но двадцать две минуты будет в самый раз.

Он снимает с верхней части тела одежду и снаряжение, мочит ладонями подмышки. Вода стекает по его бокам, холодная, щекочущая. Он наклоняется, чтобы вода капала на землю, не оставляла пятна на брючинах. Мыла у него нет. Навряд ли ему удалось избавиться