Ветер крепчает - Тацуо Хори

хотя бы одно лето среди безлюдных вершин, вдали ото всех. Тогда-то мне подумалось о деревне О, расположенной у подножия вулкана Асама, ваш отец очень хвалил ее. Похоже, когда-то давно это была крупная почтовая станция на пути из Киото в Эдо, но после прокладки железной дороги она быстро пришла в упадок, и теперь там стояло всего два-три десятка домов; мысль о ней показалась мне неожиданно интересной. Отец ваш, насколько я знала, впервые очутился в этой деревушке много лет назад: он часто заезжал в располагавшуюся неподалеку, у того же вулкана, деревню К.[60] – там на лето селились европейцы, члены одной миссионерской общины[61]; но в один из сезонов, как раз во время приезда отца, в горах случился оползень, и деревню К. в результате разлива реки затопило. Спасаясь от стихии, отец ваш вместе с миссионерами и всеми прочими бежал в деревню О, до которой было всего два ри пути. А потом, раз уж так получилось, на какое-то время задержался в этом небольшом селении, давно пережившем пору расцвета и ныне совершенно запустелом: чувствовалось в нем что-то приятное и по-настоящему успокаивающее; когда же выяснил, какие чудесные виды открываются с окрестных склонов, то враз и уже навсегда привязался к ним душой. На следующий год он приехал туда вновь и впредь приезжал почти каждое лето. Он рассказывал, что не прошло с трагических событий и пары лет, как в деревне О тоже начали появляться коттеджи отдыхающих. И с улыбкой заключал, что в числе бежавших от разлива горной реки нашлись, должно быть, и другие ценители, которые так же, как он, без памяти влюбились в местные красоты. Однако края там были глухие, условия жизни все-таки оставляли желать лучшего, поэтому многие вновь отстроенные дачные домики, послужив своим хозяевам каких-нибудь два-три года, стояли потом пустые. «Если купить один из таких домиков, починить его, обустроить под свой вкус, то, смирившись с некоторыми неудобствами, в нем вполне можно было бы жить». Так я решила и обратилась к знакомым с просьбой помочь подыскать нам подходящий коттедж.

В конце концов мне удалось приобрести небольшой, крытый корой криптомерии горный домик, стоящий в окружении высоких вязов, и вместе с ним участок земли в пятьсот-шестьсот цубо[62]. Побитый дождями и ветром, снаружи дом выглядел обветшалым, но внутри был совсем еще новый и оказался даже уютнее, чем я ожидала. Меня беспокоило только одно: не заскучают ли мои дети; но здесь, посреди гор, вам, похоже, все казалось удивительным: вы мирно играли, собирая цветы и выискивая разных букашек. В туманной дымке не смолкали голоса птиц – горлиц и камышовок. Какие-то незнакомые пташки пели до того сладко, что будили в нас желание узнать их имена, нам еще неизвестные. Козлята, объедавшие листья растущей вдоль ручья шелковицы, при виде нас доверчиво подходили ближе. Я смотрела, как вы резвитесь вместе с ними, и во мне поднималось странное чувство – не печаль, но что-то очень ей близкое. Это похожее на печаль чувство казалось мне тогда дороже всякой радости, думалось даже, что, если оно вдруг покинет меня, жизнь моя окончательно опустеет.

За повседневными делами и хлопотами пролетело несколько лет. Юкио в конце концов поступил в университет, на медицинский факультет. Я предоставила ему абсолютную свободу в выборе жизненного пути. Хотя в тот момент, когда осознала, что он избрал медицину, руководствуясь не столько личными предпочтениями, сколько материальным интересом, в груди моей что-то болезненно сжалось. За истекшие годы наш образ жизни не поменялся, и скромные семейные средства медленно, но неуклонно продолжали таять, так что наедине с собой я нередко предавалась невеселым думам, но никогда даже словом не позволяла себе обмолвиться о своих тревогах при вас, детях. Однако Юкио в таких случаях всегда проявлял поразительную чувствительность. Он вообще был излишне восприимчив и мягок и страдал из-за этого, чем разительно отличался от тебя: ты с детства вела свою линию. Если тебе что-то не нравилось, ты могла целый день провести в молчании. И чем дальше, тем тяжелее мне давалось общение с тобой. Казалось, ты с легкостью считываешь любые мои мысли. Поначалу я объясняла это нашим сходством, ибо, взрослея, ты все больше напоминала меня. Однако со временем я осознала, что похожи мы только внешне: да, случалось, мнения наши совпадали, но даже тогда я, как правило, судила о предмете, основываясь на чувствах, ты же всегда приходила к заключению логическим путем. Видимо, этому различию мы были обязаны удивительной дисгармонии, проявлявшейся временами в наших отношениях.

Если память меня не подводит, в тот год Юкио как раз окончил университет, стал ассистентом в больнице Т., и мы с тобой впервые отправились на лето в О только вдвоем. В ту пору в деревне К. в поисках укрытия от изнуряющей жары собралось немало тех, кто был когда-то дружен с вашим отцом. И однажды, получив приглашение на чай к одному из его бывших коллег, мы с тобой выбрались в расположенный там отель. Желая скоротать время до условленного часа, мы вышли на веранду. И там я неожиданно встретила госпожу Атаку, свою подругу времен учебы в миссионерской школе, а ныне – известную пианистку. Она беседовала с высоким худым мужчиной лет тридцати семи или тридцати восьми. Его я тоже знала, правда, весьма поверхностно: это был господин Мори Отохико. Мори-сан был лет на пять-шесть моложе меня, до сих пор не женат, и я не находила в себе достаточно смелости, чтобы по-дружески заговорить с этим человеком, который, кажется, воплощал в себе все то, что именуют обычно brilliant[63]. Они с госпожой Атакой вели весьма занятную, остроумную беседу, но мы вдвоем, словно невоспитанные деревенские невежи, просто молча глазели на них. Видимо, Мори-сан понял наше состояние, поскольку позже, когда госпожа Атака удалилась – ее ждали какие-то дела, – подошел и сам коротко обратился к нам, при этом в словах его не чувствовалось решительно ничего, что могло бы нас смутить.

Тогда наконец я почувствовала себя свободнее и смогла поддержать разговор. Отвечая на его расспросы, я стала рассказывать о деревне О, в которой мы жили, и он страшно моим рассказом заинтересовался. Признался, что хотел бы в ближайшее время пригласить госпожу Атаку вместе посетить нашу деревню, спросил, не будем ли мы против их визита, а после заверил, что, даже если госпожа Атака поехать не сможет, он сам приедет непременно. Чувствовалось, что вопросы его продиктованы отнюдь не сиюминутной прихотью и он действительно может