Говорит Москва - Александр Иванович Кондрашов

Вышел на работу… А что же моя Валя, спросите вы?

Я на неё смотреть не мог, я ни на кого смотреть не мог. И она на меня тоже не смотрела. Я впервые в жизни стал себя презирать и впервые в жизни возненавидел то жизненное устройство, которое наступало на нашу страну. Я понял, что в новом мире нужно надеяться только на самого себя. Теперь я хотел не только сделать хорошую карьеру в любимом деле, но и получить гарантии того, что никто не посмеет поднять на меня руку, то есть мне нужна была власть.

В институте все были очень удивлены. Ожидали, будет комсомольская свадьба, а тут свадьбой и не пахнет – никакой… Хотя и будущие, и действующие медики вскоре обратили внимание: девка-то – того. С чего бы это, спросите вы? И я был ошеломлён. Но в институте никто ни в чём не сомневался, подваливает проректор, который ко мне очень хорошо относился, и говорит: «Мы тебя не для того в Болгарию посылали, чтобы ты нам лучших аспиранток брюхатил, а потом в кусты… Слухи ходят, что в наше непростое время ты к тому же и к рюмке стал склоняться, буйствовать, а потом зубы вставлять… Когда страна борется с этим пагубным пристрастием, мы, медики, должны быть на переднем краю, а не нож в спину перестройке вонзать… Тебя, дурака, хотели в партию принимать, о квартире для молодых подумывали, у нас как раз дом сейчас сдаётся, хотели поддержать крепкую русскую семью», – «русскую» сказал со значением, так как у нас в институте под напором растущей гласности лучшие специалисты стали активно уезжать в Израиль… Намекал на то, что кандидатская – хорошо, а вот с докторской придётся, возможно, подождать, в общем – не вечно зелёные светофоры, а красный кирпич… Вот такие убийственные аргументы…

А на Вале лица нет, хотя в первые месяцы беременности все хорошеют, а она – серая вся. Ходили мимо друг друга, избегали, но как избежать решительного объяснения, когда занимаемся одним и тем же делом. Я как-то остановился, смотрю на неё вопросительно, она хотела пройти мимо, но тоже остановилась. Стояла, стояла да и бросилась мне на грудь и разрыдалась. И покаялась. Оказывается, она так была оскорблена тем, что я в артистку втюрился, что со зла решила ответить мне «взаимностью» и вызвать элементарную ревность. Тут как раз один человек, журналист, стал знаки внимания ей оказывать… И вспомнил я того очень обходительного, вежливого всезнайку, который вокруг Вали крутился, но я его тогда в расчёт не брал, мне вообще ни до кого не было дела, а она позволила ему приблизиться, он такой вежливый, вкрадчивый, воспользовался «неразберихой чувств» у барышни и… Приблизился дальше некуда, за флажки зашёл, и вот теперь… Там, в Несебре, жениться обещал, иначе она не позволила бы ему, но он, как только приехал в Москву, передумал, родители его отговорили, их испугало, что у неё не было московской прописки – это тогда многих родителей и не без оснований пугало, – давал деньги на аборт, умолял простить, стоял на коленях, но на женитьбу оказался неспособен. Из того, как она это рассказывала, я понял, что она полюбила его – его предательством оскорблена была гораздо больше, чем моим. То есть меня-то она как раз не любила, а сердцем-то и всем остальным она была с ним, с этим вкрадчивым ровесником, журналюгой, покуда маменькиным сынком, в перспективе – большой сволочью… Это новое знание меня встряхнуло.

Ну что вам сказать? Мы оба тогда были раздавлены.

Предательством. Каждый по-своему. Товарищи по несчастью… Короче, мы с Валей поженились – брак по расчёту. И опять же профессиональная этика, если бы она аборт сделала, то моей педиатрической репутации пришёл бы окончательный конец. И карьере конец. И всему. Как можно специализироваться на послеродовом выхаживании виновнику аборта, убийце фактически собственного ребёнка? Никто бы не стал до правды доискиваться…

Поженились. Весь институт гулял на свадьбе. В институтской столовой. На столе – безалкогольное шампанское, но пьяных было много, потому что медицинский спирт ещё никто не отменял. Среди бутылок нарзана были холодные – настоящие, а были и тёпленькие – спирт, смешанный с водой, давал такую реакцию, на ощупь определяли…

И квартиру дали, и в партию вступили. И дочь родили, которую я обожал, и похожа она была на меня. И ничего смешного. Все так говорили, что девочка счастливая, потому что она на папу похожа… Но счастья не было. Всё было, взаимное уважение, любовь к ребёнку, общность интересов, совместная работа, карьерный рост… В общем, с годами мы стали друг друга тихо ненавидеть, но сдерживались, чтобы дочь не заметила… И постель не объединяла, не мой человек, до такой страшной степени не мой, что даже ребёнка я от неё не хотел… Когда совсем невмоготу было, то звонил Ренате… Она тоже замуж вышла, всё честь по чести, за хорошего парня, татарина, слава Аллаху, родила от него, но… Как-то так по этой части мы прикипели друг к другу, что раз в неделю или чаще встречались. Я ездил к ней в консультацию, и прямо в кабинете, извините… Знаете, мне кажется, она меня на самом деле любила, по-настоящему, как никто и никогда, всё понимала, всё прощала… Всегда была готова, даже в проблемные дни из положения выходила… Никогда ни о чём не просила, всегда подарочки маленькие дарила… Жена, наверное, догадывалась, от кого подарочки, но молчала…

90-е меня сломали, я оказался к ним не готов… Если бы в 85-м вместо Горбачёва действительно какого-нибудь Романова избрали и не стряслась бы катастройка, то дослужился бы я сейчас до академика точно и пользы бы принёс отечеству немерено. И был бы уважаемым человеком, ездил бы на персональной «волге», жена бы получала заказы в цэковском распределителе, консультировал бы сложные случаи у внуков членов Политбюро… Западная система бы рухнула из-за кризиса их чёртовой валютной системы, мы бы ездили с гуманитарной миссией в Лондон, ввели бы войска и карточки в ФРГ, на Кубе бы восстановили ядерный паритет. Валентин Зорин вёл бы «Международную панораму» на Би-Би-Си, мы бы слали продовольствие рабочим разорённого Детройта. А с другой стороны, если бы не катастройка, то не встретил бы я Ару, главного человека моей непутёвой жизни…

И коротенько о 90-х…

– Извините, о 90-х не надо коротенько… – серьёзно попросил Коля.

– Да, наш союз с Валей с точки зрения её и моей карьеры был крайне успешным: она защитила