Говорит Москва - Александр Иванович Кондрашов

– Простите, а как же Ара?

– Ару я видел в дальнейшем только в кино или по телевизору, и то когда Вали не было дома… Да. У них с Ардом тоже была комсомольская свадьба, но не такая, как у нас, невозможно по тем временам помпезная, буржуазная. На ней присутствовали, кажется, даже Михаил Сергеевич Горбачёв с Раисой Максимовной и Роберт де Ниро, не говоря уже о Никите Михалкове и Александре Абдулове. И, как положено, через девять месяцев она родила, но никто не заметил когда, где-то в один из кратких промежутков между съёмками. Они с Баулиным не пошли в гору, а полетели. Его я пару раз встречал на съезде народных депутатов, он меня расцеловал, жал руку, приняв, я думал, за кого-то другого, но нет, узнал, он в ухо мне жарко шепнул: «А ты что здесь делаешь, жидяра?» Ну я чуть не сломал ему руку, так ладошку сжал, и он опять на меня посмотрел раздавленно – но теперь ему было стрёмно на меня наезжать. Да, я вошёл в межрегиональную депутатскую группу, верил в Попова, Станкевича… Ельцина видел, как вас, с ним даже, простите, один раз выпивал глубокой осенью 91-го, чуть было не вошёл в правительство России заместителем министра здравоохранения – тогда всё было возможно. Меня отшвырнул Бурбулис и его гайдар-команда – думаю, копнули мою биографию и ничего исконно демократического, кроме фамилии, в ней не нашли. А вот в 93-м я надломился. Знаете, что меня спасло 4 октября от омоновского беспредела в Белом доме? Белый халат и вот этот медицинский саквояж, я там профессиональной деятельностью занимался. Ранеными… Главное, что понял, что ради власти я не на всё способен, не на всё, не моё это…

– А какое ваше самое сильное впечатление от тех дней? – Костя вдруг задал пошлейший журналистский вопрос.

Борис Аркадьевич посмотрел на Костю как будто с осуждением и надолго погрузился в себя.

– В том-то и дело, что там не было сильных – там все были слабые: и победители, и побеждённые, а впечатления отвратительные, стыдные… Не забуду никогда омерзительный хруст, когда торжествующие Починок и Юшенков шли по усыпанному хрустальной крошкой паркету захваченного Дома Советов. И, победно ухмыляясь, говорили от имени комиссии по ликвидации… Костя, я пришёл к неутешительному выводу, который меня самого изумил: система власти, сложившаяся в стране к 85 году, при всех, всех «но» была самым эффективным, самым передовым и справедливым государственным устройством для нашей полуазиатской, полуевропейской империи. Её надо было реформировать, сохраняя всё лучшее и беря всё лучшее от других по сути социалистических стран, таких, как близкие нам Финляндия, Израиль, Норвегия или Китай, но её уничтожили. Экономику… Обманом уложили под США. Раздели и уложили.

После 93-го меня доломали. Сперва пытали роскошью, откуда ни возьмись в самое тяжёлое время на институт свалилось огромное количество денег. Над нами закружилось спонсорьё… Правильно говорил Бэзэ: «Покупать надо не предприятие, а его директора». Начались недоразумения с ларьком, который как будто ради смеха, как приложение к столовой, построили на территории института невесть откуда взявшиеся доброхоты. Документы по ларьку готовил зам по АХЧ, а подмахнул я, как заместитель директора института. Директор, мудрый человек, ничего не подписывал. Через какое-то время оказалось, что это не ларёк при институте, а институт при ларьке. Потому один корпус пришлось отдать спонсорам-арендаторам, близким к структурам ларька. Госкомимущество не знаю уж каким способом добилось от министерства здравоохранения решения о строительстве нового здания института по последнему слову техники в Челодарьево. Мы это решение попытались оспорить, сразу скажу, что последнего слова техники мои преемники ждут до сих пор… Потом гендиректор вдруг уехал в Швейцарию и возглавил там аналогичную научную школу, меня уговаривал последовать за ним, убедительно доказывал, что, пока не поздно, надо валить, но я же белорус, я же патриот России, за мной наша научная школа, сотни уникальных специалистов… Но уже не страна со всей её ядерной мощью…

Потом скончался зам по АХЧ. Его нашли повешенным на берёзе на его же даче с табличкой на груди «PARTISAN» – ничего смешного, особенно с учётом того, что старик был участником войны. Его трагедия заключалась в том, что он пошёл на слишком близкий контакт с ларьком и не учёл, что братва, которая его крышевала, круче немецко-фашистских захватчиков. Трагедия же института заключалась в том, что он слишком хорошо территориально располагался и слишком много места занимал на карте Москвы… Я остался единственный, кто мог сохранить коллектив, клинику и собственно институт. Кто захочет ездить на работу в Челодарьево, в такую даль в районе кольцевой? Неравный бой вёл, столкнулся уже не с брутальными прорабами перестройки, а с настоящими строителями свободного рынка – пытали меня уже не роскошью, шантажировали семьёй, и я подписал. Всё, что просили, то и подписал. Остался без дела, без денег, без чести. Меня в газетах представили с одной стороны убийцей детей, с другой – матёрым коррупционером… Не помните заголовок в главной комсомольской газете: «Абрамович использовал в своих махинациях кровь христианских младенцев»? Это было как раз во время возвышения Романа Аркадьевича, так что кто-то ещё умудрился использовать мою драму для борьбы с ним… Но не посадили, ни меня, ни, к сожалению, его. Помог, как я уже рассказывал, болгарский мой спаситель, который тогда уже ушёл из органов в бизнес.

Я остался не у дел. Валя заступила на моё место, за мной осталась малюсенькая секция в Челодарьево, а кабинет «спасителя» расположился в бывшем конференцзале института. Ларёк победил, сотрудники института стали обременением к его зданиям и землям…

А самое страшное случилось, когда объявился тот вкрадчивый журналист, о котором я и думать забыл.

И стал он с девочкой моей общаться. Ну что, выросла, ей скоро 16 лет, пора паспорт получать, и вот объявился подлец на готовенькое и украл. И ничего не поделаешь… Он – отец, родная кровь. И что самое страшное – и жена переметнулась к нему. Дочка, кстати, не предала, папой его не звала, звала меня, но фамилию мою всё же при получении паспорта поменяла. А жена Валя предала, подалась к нему, не любила она меня, его любила, вот ведь каверза судьбы, к тому же он шёл в гору на телевидении, а в гору тогда ходили по трупам… Он вёл и ведёт, кстати, передачу на федеральном канале, рассказывает об ужасах социализма, а сам, подлюка, сын главного