Говорит Москва - Александр Иванович Кондрашов

даже перестал и мной заинтересовался. Смотрит с удивлением, и я на него тоже. Сосредотачиваемся. Смотрим друг на друга, он как будто уже сосредоточился, а я животик всё поглаживаю… И вдруг он закрыл глазки, покраснел, зажмурился, напрягся всем тельцем и… опростался. С таким напором, что подгузник чуть не пробил артиллерист. С удовольствием это дело совершил. И сразу разулыбался, в голос даже засмеялся… «Молодца, доктор, – сказала дочь, – правильно говорят, мужику главное дать просраться…»

Это, Костя, не моя лексика, это лексика нынешнего поколения.

Посмотрел, чем она его прикармливает. Это очень важно. И что сама ест. Спросил про индивидуальную непереносимость, на какие продукты, что любит, что не любит, была ли непереносимость у папаши младенца. Она: при чём здесь папаша? То есть контактов с ним она, оказывается, не поддерживает. А с его матерью? Надо поддерживать. Пусть расскажет, была ли у него лактозная недостаточность, что он в младенчестве любил есть, что не любил. Объясняю, что это не праздный интерес, а крайне важно для здоровья ребёнка. В связи с этим будем строить диету мамочки. Настоятельно посоветовал от груди как можно дольше не отлучать – мама моя больше года меня грудью кормила, и это было абсолютно правильно. А также не нервничать – мамочка нервничает, ну и ребёночек будет беспокоиться, иммунитет, материнскую защиту терять. Минимум год кормить грудью! Дочь начала поднимать брови, ну точно как моя мать когда-то, прежде чем поставить на место, на вид, на горох: «Ладно гнать, доктор, страна советов. В нашем государстве все только советовать хороши…»

Выписал рецепт, а ноги всё дрожат и как будто всё ещё подкашиваются. Сказал, что всё нормально, ничего опасного, но я готов каждый день к ним заходить, а дочка говорит: «Это ещё зачем? У меня никаких денег на “каждый день заходить” не хватит. Сперва напугают до смерти двусторонней пневмонией, а потом выясняется, что пустяки, диета… Я уже две тысячи заплатила Марине Георгиевне, все только вымогают, а не помогают, теперь вам, она сказала, пятьсот надо… Мама, молчи!..»

Говорю: «Я не пугал… Что вы, мне ничего не надо…»

Ирина сказала невпопад: «Какая-то “Санта-Барбара”» – и смотрит на меня удивлённо. И удивление не сходит с её лица.

Она очень хорошо сохранилась, но всё же очень сильно изменилась. Очень. Потухли огоньки, и паруса в глазах нет, растерявшаяся какая-то женщина. Абсолютно родная.

Дочка: «Мам, какая “Санта-Барбара”? Ты-то чего гонишь? Все думают, что мы миллионеры, все хотят что-то содрать, пусть знает, что нам бывает жрать нечего… Вот вам, доктор», – и протянула мне денежную бумажку.

«Не надо, не стоит благодарности», – извинился я, развернулся и пошёл…

Спускался по лестнице пешком, забыл, что лифт есть, еле шёл, шесть этажей с остановками, за стенки хватался. Выхожу на улицу, а там – дочь уже, как и была, в домашнем халате… Каким образом она умудрилась раньше меня спуститься? Ах, да, на лифте. Она шла в сторону улицы Пырьева, как будто выглядывая кого-то. Я пошёл в другую сторону, чтобы лишний раз ей на глаза не попадаться… Иду, знаете, с трудом, в первый раз у меня такое: ноги непослушными сделались. Иду, стараюсь побыстрее, и как будто немного подпрыгиваю, ну это известный синдром после нервного стресса, скоро должно пройти. На меня люди смотрят и смеются. А что смешного, я – не клоун, ну иду немножко странно, чего же смеяться? Женщина какая-то, проходя мимо меня, шепнула: «Бахилы снимите». Да, бахилы. Вот почему я их и не любил надевать, потому что часто забывал снимать. Да и вправду смешно, я даже рассмеялся. Снимал их. Не просто это оказалось в сложившихся обстоятельствах, но кое-как стянул и не знал, куда бросить… Вдруг кто-то сзади меня за рукав пиджака дёргает. Дергает… Я оборачиваюсь, а это – мать моя, дочка то есть, ну надо же всё-таки, какое сходство…

Она смотрит на меня во все свои огромные глазища и говорит вдруг: «Простите меня, доктор… Вы к нам приходите, пожалуйста, вы обязательно приходите, всегда приходите». И всё за рукав пиджака меня дергает…

Люди проходят, оборачиваются. Соседи её, наверное, узнают, удивляются, чего это она в халатике домашнем на улицу выскочила и с каким-то стариком с бахилами плачет. Она всё говорит: «Вы к нам приходите, приходите…»

И вы знаете, я не удержался, я прижал её к себе, прижал изо всех сил: «Приду, приду, доченька…»

Педиатр на этот раз сдержал слёзы, а Костя, удивительное дело, нет. Он встал, отошёл к коляске, почему-то с грустью посмотрел на сына, нашёл в кармане коляски упаковку с бумажными салфетками и громко высморкался.

Борис же Аркадьевич продолжил твёрдо:

– Вот… какой это день, дорогой Константин Викторович… Срочно надо искать работу. Самую высокооплачиваемую… Есть смысл, есть… Моя единственная родная дочь – мать-одиночка! Они – без средств, от Арда ничего, кроме долгов, не осталось – игрок он был, Аре в театре платят мало, кино для неё кончилось, подрабатывает на радио, в Мосфильме на озвучаниях… Тут двенадцатью тысячами не обойдёшься.

Доктор встал, как будто решил полететь.

– Плевать! Все связи возобновлю, всем звонить буду вплоть до Людмилы Руслановны… – мощно задвинул доктор. – Нет крепости, которую бы не взяли большевики! Нет! Нет! Нет!

Косте показалось, что молния сверкнула, хотя небо было совершенно чистое и солнце неколебимо стояло в зените. Но он как будто услышал раскаты грома, как будто сухой ливень обрушился на Сетунь.

На небе воцарилась радуга. Небывалая. Сплошная.

То есть всё небо в сверкающих алмазах, оно стало не только синим, но и золотым, и пурпурным, и оливковым, и малахитовым… Горящим… И вслед за раскатами грома и сухой грозой разразилась музыка, которой он никогда не слышал. Как будто вступили все существующие в мире музыкальные инструменты, как будто окончательная симфония зазвучала…

Да, конечно, показалось – просто глаза заслезились и в ушах что-то зашумело из-за того, что он как-то неудачно высморкался.

9. Напоследок

– Да, Константин Викторович, я здесь, наверное, не скоро появлюсь, но мне важно вам сказать следующее… Ещё немного послушайте, потому что это для вас очень важно.

– Для меня? – удивился Костя.

– Для вас. Ведь мы с вами знакомы дольше, чем вы думаете, и знаю я о вас больше, может быть, чем надо… Напоследок лично для вас про предательство… Слушайте внимательно.

Костя насторожился.

– Про какое предательство?

– Это было в тот день, когда у вас родился сын…

– В день рождения?

– Я вас случайно увидел. Выхожу из магазина – за добавкой ходил,