Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

И поезд пошел, пошел, пошел. Я смотрела, как внизу под высокой насыпью проплывает город. От окна едва заметно сквозило. Это было одно из тех ощущений, что мне всегда нравились. В поезде вообще можно ни о чем не беспокоиться. Человек бывает жив, мертв или в дороге. Но это если ты пассажир. Я же по инструкции должна беспокоиться и отвечать за все. Пожар, крушение, теракт. Пассажиры на нас с Ларисой. Ну и на Скворцове, но только до станции Зима.

В следующий час мы разнесли белье, анкеты участника исследования, восемь стаканов чая и утомились.

– Скворцов говорит, что, если бы не мы, он бы ехал в плацкарте и спал всю дорогу, – жаловалась Лариса, – то есть это он нам одолжение сделал, да?

Я пожала плечами.

– А еще ему не понравилась соционика. Я когда ему рассказала, он… смеялся, вернее, он не смеялся, он не умеет. Но я все поняла, он Робеспьер, ну просто вылитый.

– Робеспьер?

– Ты еще не прочитала?

– Интересно, когда бы? Ладно, давай свою распечатку.

Читала я по диагонали, но некоторые перлы просто не давали пройти мимо: «Впервые в истории человечества была создана теория, позволившая свести все науки о человеке к единой стройной системе закономерностей, а значит – открыть новые возможности для прогноза развития каждого ребенка, каждой молодой пары и… даже каждого государства!» Ну-ну… Наконец я добралась до Робеспьера. Мозг мой продолжал упорно отторгать эту хрень вплоть до фразы: «От него ничего не добьешься принуждением». Я живо представила принуждающую Скворцова Ларису, умудрилась не заржать, но шпильку таки подпустила.

– Ага, – говорю, – слабые стороны Скворцова: неуверенность в себе, неумение отстоять свою точку зрения и медлительность.

Лариса зашипела, как сбежавшее молоко.

В этот момент дверь нашего купе отъехала и в щель просунулась голова Скворцова.

– Дамы, – он изобразил полупоклон, – стаканчик с ложкой соблаговолите, – и помахал перед нами пакетиком растворимого супа.

* * *

До ночи Лариса конкретно поцапалась со Скворцовым. Она вопила: «Ну совпадает же, совпадает!» – он отвечал голосом терпеливого родителя, но слов было не разобрать. Кончилось тем, что Лариса заперлась в купе и рычала оттуда так, что хотелось повесить табличку: «Осторожно, злая собака». Хорошо, что вагон уже в основном спал, а то представляю себе, какое мнение о нас сложилось бы у «мышек».

– Вы… ты правда будешь проходить методики? – спросила я, глядя, как Скворцов расправляется с очередным растворимым супом.

Мы стояли перед титаном. В зеве топки струился красным топливный брикет.

– Буду, почему нет? – Скворцов усмехнулся. – Не убудет от меня.

– А можно я от себя еще парочку подкину?

– Конечно.

– Он напишет фигню! – Из купе высунулась Крыса-Лариса и злобно оглядела нас в поисках признаков прелюбодеяния или еще какого преступления.

– Я напишу правду. – Скворцов улыбнулся. – Я всегда пишу правду. Или не пишу совсем.

Она фыркнула, но выбралась к нам, теряя наброшенное на плечи одеяло и позвякивая подстаканником.

– Три в одном, – сообщила она и повернула краник.

Конфликт был в принципе исчерпан. Скворцов тоже выпил «три в одном», не удосужившись даже ополоснуть стакан от супа, и ушел к себе в купе. На ночной станции Лариса распечатала-таки свои тесты и хищно шуршала ими, предвкушая утро.

– Ты с руководителем свою соционику обсуждала? – спросила я, спускаясь из вагона подышать. – Вдруг возражать будет?

– Воронова? Нет, не будет… А если что, поставлю ее перед фактом, – отмахнулась Лариса.

Действительно, что это я… Психотип нашей Вороновой неплохо сочетался с соционикой, так что, может быть, и прокатит. Особенно если не в ущерб установленной железнодорожниками программе. Я вернулась в купе, забралась на свою полку и честно попыталась заснуть. Следующая станция на мне. Нужно принять и разместить еще трех «мышек». Глаза, кстати, действительно слипались. Я немного отдернула штору, чтобы не пропустить, когда мы тронемся, подумала о брошенной Ларисой игре в хиппи и незаметно заснула. Если сон какой-то и снился, я не запомнила.

Через два часа пришла Лариса и задумчиво постучала меня по ноге.

– А?

– Я, наверно, скоро умру. Я чувствую, – сказала Лариса почти весело, – я умираю, вот так-то.

Я так резко села, что едва не набила шишку:

– Врачи сказали? Ты ходила в больницу?

За окном тянулась редкая цепочка фонарей. Наверное, это была уже Сибирь. В голове вспухали неловкие идиотские мысли. Подумалось даже, что Лариса специально так подгадала. А что, с нее станется – творчески воспроизвести «Достучаться до небес», тем более что фильм она точно смотрела. И вот теперь эта коза решила сделать красиво, а разбираться со всем – сгрузить на меня. Я не на шутку разозлилась и уже хотела все высказать, но тут Лариса соизволила ответить:

– Никуда я не ходила. Просто знаю. У меня тоже… как у мамы.

– Ясно. – Я выдохнула, легла поудобней, сунула руки под голову. – Значит, нужна томография и клеточное исследование. Для начала.

– Не хочу. Это не обязательно. «Завтра кто-то утром в постели поймет, что болен неизлечимо». – И она засмеялась. Сухо, без выражения.

Я промолчала. Если Лариса и правда напугана, главное – не нервировать ее еще больше. Лариса ненавидела похороны, болезни, обходила десятой дорогой больницы, в поликлинику на профосмотр ее приходилось тащить за руку.

Цепочки огней за окном делались чаще, превращались в россыпи, иногда из темноты проступали фрагменты жилого пейзажа. Я слезла с полки, накинула железнодорожную куртку и аккуратно потянулась, стараясь не снести ничего руками.

– Пойдем, – сказала я. – Станция.

– Не… сама иди, твоя очередь. – И она рухнула на койку.

Так даже лучше.

Стоянка была не очень долгая. Я проверила билеты и документы у пассажиров (все трое уже ожидали на перроне) и ухватила за руку вышедшего Скворцова.

– Ты о чем с Ларисой говорил? – спросила я.

– Ругался. – Скворцов ответил спокойно. – Об ереси этой ее.

– И все?

– Еще оскорбления выслушивал, а что?

– А она не говорила, что чувствует, что умирает? – Я машинально отметила, что взаимное «штоканье», оказывается, не менее заразно, чем зевота.

Скворцов скатал в шарик окурок и остро посмотрел на меня. Похоже, тут сейчас будет допрос с пристрастием. Но он только дернул уголком губ и ничего не сказал. Постоял еще секунду, помотал отрицательно головой и ушел.

Я обратила внимание на небольшое столпотворение у соседнего вагона. Гомон, смех, как попало сваленная груда рюкзаков, лыж, гитара в чехле.

– Очередные жертвы перевала Дятлова-а! – прошептала мне в ухо неслышно подобравшаяся Лариса. – Вот они садятся в свой последний пое-езд! Ха-ха-ха!

– Ну тебя! – Я все еще на нее злилась. – Спи иди.

Я думала, что вот они, новые хиппи