Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

Пока поднимались на пятый этаж, Влад машинально считал ступеньки. Из-за высоты потолков казалось, что привычными десятью на лестничный марш дело никак не ограничится, ан нет, все как дома, только окна грязные совсем. Даже закопченные вроде бы.

– Сейчас-сейчас! – ответил на дребезг звонка мелодичный женский голос. – Иду-иду.

Влад прибрал Финна на короткий поводок, подумал и взял за ошейник: мало ли что.

Щелкнул замок, дверь, обитая вытертым дерматином, отворилась в тусклую прихожую. Влад ожидал увидеть что-то вроде квартиры Валентины Игоревны, но отнюдь не голую, в смысле – совсем голую, девушку лет меньше тридцати, в белых плюшевых тапках. У ноги взлаял волкособ, за спиной поперхнулся заготовленной фразой Илья.

– Проходите скорей. – Чудное виденье посторонилось и сделало приглашающий жест рукой. – По ногам дует.

Влад изо всех сил старался не пялиться на сиськи хозяйки и краснел. Хорошо, что в полутемном коридоре этого не видно. Илья что-то бубнил про общих знакомых, но явно тоже пребывал под впечатлением.

– Да расслабьтесь, пиплы. – В коридоре появился еще один голый субъект, на сей раз мужеского пола. Росту он был баскетбольного, а кроме тапок, на нем были только массивные очки в роговой оправе. – Хайнлайна читали? Ну ничего, как-нибудь так «грокнете».

– «Вода, гнездо, жизнь…»[64] – хмыкнул Илья. – Разделим воду, брат.

И все засмеялись, включая Влада, который из Хайнлайна читал только «Туннель в небе» и, в чем шутка юмора, не понял.

– Вы раздевайтесь, – сказала хозяйка и – после паузы: – Верхнюю одежду, в смысле. И тапочки берите: полы холодные. А я пока буду угадывать, кто из вас кто. Я – Аня, кстати. А вот муж – Никита, ну вы знаете.

Глава 19

Путь в тысячу ли

«Мы поведем людей в Сибирь… сказала мне сестра» – эта фраза преследовала меня уже неделю. Очередная придумка Ларисы – вписаться в дурацкий совместный прожект нашего института и РЖД. Этакий психологический эксперимент на колесах. Берется поезд дальнего следования, прицепляется вагон, билет в который – согласие на участие в тестах, методиках и прочих развлечениях. Обычно-то мы издеваемся друг над другом, даже шутка такая есть: «Психология – это наука о студентах второго-третьего курса»[65]. Говорят, какую-то пользу железнодорожники из нас извлекают, но тайна сия велика есть. Ох, что-то я сегодня все цитатами да прибаутками. Нервничаю, наверное. Сны, «Скатка», связь со Скворцовым, который, кстати, едет с нами (об этом Лариса сообщила мне с особенной гордостью).

Курсы проводников мы с ней окончили еще осенью, и вот очередь дошла. Лариса была в восторге.

– Я выше! – горделиво заявила она и затанцевала.

– Что?

– Я наконец-то выше, понимаешь? Он пассажир, я проводник! И эксперименты!

Я пожала плечами. Никакого воодушевления по этому поводу у меня не было. Страх был. Мандраж тоже. Но это мои проблемы. Ладно, вот смешное вспомнила.

Когда готовились к зачету, собрали все тетрадки, ну, чтобы качественнее, и первой, конечно, взяли тетрадку Оли: у нее очень красивый почерк. Открываем, а там конспект начала первого занятия, половина странички примерно, а дальше красивым Олиным почерком: «А здесь Олечка уснула». И все.

Часа два хохотали.

– Мы увидим Байкал, мы увидим Иркутск, – танцевала Лариса. – А Скворцов увидит только станцию Зима, бе-бе-бе! Что ты знаешь про станцию Зима?

– Там родился Евтушенко, – блеснула я случайной эрудицией.

– Там выходит Скворцов, – отрезала Лариса и умчалась собираться.

Хиппи явно шли побоку. У Ларисы, увлеченной сибирским походом, выросли если не крылья, то, во всяком случае, колеса.

На перроне выяснилось, что номер нашего вагона – 13. Можно было прозреть в этом мистический смысл, но я предпочла не прозревать. Просто смотрела, как идут к вагону Лариса и Скворцов: Лариса налегке, а Скворцов катил большущий лимонно-желтый чемодан. Едва ли общий. Скорее, у него совсем не было вещей.

Смену я уже приняла. Девушки (Юля и Юля, честно!) провели меня по вагону, показали все и упорхнули спать. Если что, в чисто проводницких делах они нас потом подстрахуют.

Купе стояли настежь, до нашей станции вагон притворялся нормальным. Я оставила Ларису устраивать Скворцова согласно купленному билету, а сама взяла «мягкую книжку». Мы еще на берегу договорились с Ларисой, что все эти одеяла, матрацы и остальное «мягкое» на мне, а вся «твердая книжка» – ее. И у нас полтора часа на подготовку вагона к пришествию «подопытных мышек». Проходя мимо купе Скворцова, я обнаружила, что он уже спит, подложив под голову свернутую куртку.

Мы переоделись в красное и белое – фирменные цвета поезда, распихали по рундукам свои вещи и сели пить чай. Лариса бухнула на столик пачку распечаток.

– Ты опять открыла для себя что-то новое? – предположила я.

– Открыла, и это гениально. Осталось попробовать на «мышках». И научно, кстати. Все по Юнгу, только подробнее.

У меня закрались нехорошие подозрения. Похоже, с этой ересью я уже встречалась. Называлась она «соционика» и была довольно новой столичной модой, неожиданно выкопанной из сундука перестроечной как-бы-психологии. На занятиях по истории науки, которые Лариса игнорировала, нам рассказывали про литовскую экономистку, придумавшую это все, смешав в кашу Юнга, Фрейда, Антона Кемпинского и прочая, прочая. Мне запомнился сдержанный комментарий преподавателя, в переводе с толерантного сводивший все к тому же определению – «ересь». Я автоматически кивала, совершенно не вслушиваясь в Ларисины дифирамбы, дождалась, когда она, сверившись с бумажкой, воспроизвела «Аушра Аугустинавичюте», и с лицом радостной идиотки заорала:

– Да-да, я тоже об этом что-то слышала!

Разумеется, о том, что у этой самой «Шуры» не было вообще никакого психологического образования, я напоминать Ларисе не стала.

Как бы там ни было, дело сделано. Лариса сбилась, забуксовала, на излете похвасталась, что «Шура» вдвое расширила классификацию типов личности Карла нашего Густава, и иссякла.

– Я дам тебе почитать. Я распечатала, – закончила она.

Я кивнула, подумала и спросила:

– Лариса, ты снова в инете, да?

– Да! А чего такого? Я устала от этих хиппи…

* * *

Скворцов курил вечную свою сигарету и искоса разглядывал польстившихся на халяву «мышек». Я сначала с раздражением подумала: «А сам-то!», потом вспомнила, кто он по профессии, и мысленно прикусила язык. Если захочет, он нам такие тесты с экспериментами устроит – мама дорогая. Лариса проверяла билеты и документы. Ее бунтарство как-то очень хорошо сочеталось с махровым формализмом. Возможно, это тоже был протест против формализма немахрового. Я следила за временем по табло над дверью, повторяя про себя алгоритм действий проводника при отправлении состава, и так задумалась, что проделала все, что надо, на