Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

– …ваша мама пришла, молока принесла. Знаете, в нашем магазине почему-то не продают цикорий. Мне мама сказала, что он жутко полезный.

– Мама?

– Мама-мамочка-мамулечка…

Я извернулась и поймала руками концы разлетающейся нитки. Я отчего-то знала, что, если этого не сделать, мир никогда не станет прежним.

* * *

Чувство, что мир никогда не станет прежним, было для Скворцова всегда мучительным. Или это он сам отставал, не умел зацепиться. Вот и очередной год, как и все годы, прошел бестолково. Он смотрел из окна, как страшно и весело взрываются над крышами фейерверки. Город пережил траур по пожару в «Скатке» в аккурат к очередному празднику и спешил наново радоваться жизни. Лариса ушла к друзьям, звала с собой, но он отказался. Почему? Сам не знал. Просто он устал быть несчастливым, а другим – так и не выучился.

В глубине комнаты горела новая, совместно купленная гирлянда. И елка была настоящая, живая, только чуть кособокая. Игрушек совсем мало. Как в мультике про Простоквашино, только у Дяди Федора и его зверей был полный чердак антиквариата, а у него только лапы и хвост. Скворцов пил из горла коньяк и мазохистски удерживал себя от очередной сигареты.

В детстве гирлянда в доме была одна, много раз чиненная изолентой, капризная, с лампочками, похожими на крашенные зеленкой и марганцовкой пипетки. Раньше, задолго до рождения Скворцова, гирлянда умела мигать. Дед сделал «цветомузыку» из часов-ходиков, моторчика и металлической щетки, обегавшей циферблат по кусочкам фольги. Много позже, разбирая оставшиеся от деда вещи, Скворцов отыскал эту «адскую машинку», попробовал наладить, но не преуспел, о чем жалел до сих пор.

И плевать, что сейчас можно купить любые фонарики – хоть мигающие, хоть нет. Только уже не надо и не хочется. И сладкие подарки – бери не хочу, и тоже не хочется. А те, из детства, до сих пор помнятся. Два мандарина, шоколадная плитка, большая конфета-ириска «Чиполлино», розовые карамельки «Мечта», сосательные «Дюшес» и «Барбарис», с начинкой «Маска», «Каракумы», «Ласточка», «Ромашка». Он как-то нашел в интернете список и удивился: память сохранила все. Даже больше, чем хотелось.

Память причудливо тасовалась стеклышками калейдоскопа и собиралась в узоры снов. Сегодня привиделся Новый год в каких-то горах. Всей подготовки к празднику – елочка, сымпровизированная Молчуном из трех автоматов, пулеметной ленты и десятка выкрашенных в разные цвета ручных гранат. В кунге жарко так, что кажется – натоплено. На откидной койке давит на массу Колчим. Спит он всегда очень тихо, будто умер. Вот убьют – никто и не заметит разницы.

– Отпразднуем, – веселится Молчун, – я там, – он тычет корявым ногтем в потолок, – таких хорошеньких девок себе присмотрел…

Скворцов взболтал коньяк в бутылке, тяжело поднялся и пошел на кладбище. Лет десять назад он получил от Колчима письмо. Тот писал бессвязно и предельно неразборчиво. Из письма удалось выудить, что с головой у мужика стало совсем хреновато. То ли она отваливается, то ли хуже. Еще писал, что совсем не может ходить по траве. Только по асфальту, вот так-то. Вторую часть письма, начинавшуюся с «а помнишь», Скворцов читать не стал. Потому что помнил и в дополнительных напоминаниях не нуждался.

Ни ветра, ни снегопада сегодня не было. Кладбище казалось прозрачным. Это была не настоящая прозрачность, глюк, иллюзия, картинка с эффектом присутствия. Черные одинаковые стволы да заснеженные решетчатые пирамидки с крестами и звездами наверху. От реальности осталась только тропинка к могиле Марусиного прадеда. Скворцов шел по ней и прихлебывал из горла. Какого хрена он снова купил коньяк? Водка и дешевле, и по организму так не бьет.

В какой-то момент он понял, что могила осталась далеко позади, а он все идет и идет. Вот уже и придуманное психикой кладбище исчезло, уступив место реальному, с буреломом и темными косматыми надгробиями. И свет костра впереди был самый что ни на есть реальный. И тени возле. В одной из них безусловно опознавался Бомж Олег. Рядом куталась в черное длиннополое пальто молодая, если судить по повадке, женщина. По другую сторону огня ломал заснеженные ветки высокий чернявый парень в незнакомом Скворцову зимнем камуфляже.

– Надел бы ты шляпу, тебе в самый раз шляпа, – говорила женщина.

– Зачем? У нас самый лютый мороз – четыре градуса. Не зима, а сплошное надувательство.

– Людно у тебя нынче. – Скворцов подошел и отсалютовал бутылкой.

– Гости. – Бомж Олег вынул из сугроба за спиной складной туристический стул и предложил Скворцову.

– Садитесь к нам, – улыбнулась женщина, – я Рита, а это…

– Плотва. Если по паспорту, то Кирилл Плотвинин. Но паспорт я потерял, надеюсь, что навсегда.

Скворцов назвался сначала по фамилии, а потом, подумав, добавил:

– Лучше, наверное, Док. Страшная банальность из серии «войнушка по НТВ», но я привык.

И он пустил бутылку по кругу, за которым ходил в темноте, ходил и смеялся Бомж Олег. Ходил вот так и посмеивался.

Глава 18

Дорожный блюз

– Эй! Привет. – У подъезда Скатки топтался Илья. – Ты туда, а я прощаться.

Одет он был в громоздкий пуховик, из-за плеча выглядывал гитарный чехол собственного пошива, бесформенный, но очень полезный. Кроме инструмента, в него помещались пакет с хавчиком, запасные трусы и литровая фляга в специальном внутреннем кармане. В карманах же внешних всегда имелась масса полезных в дороге и хозяйстве вещей.

Финн Илье обрадовался, а Влад – нет. После отъезда Сашки именно Илья исполнял обязанности лучшего друга, прочая тусовка без него теряла изрядную долю привлекательности.

– Далеко собрался? – спросил Влад.

– В Москву. – Илья улыбался. – Ну или как попрет. Айда со мной. С работы же ты уволился.

– У этого справки нет. – Влад мрачно кивнул на сосредоточенно обнюхивавшего гитарный чехол Финна. – В поезд не пустят.

– А при чем тут поезд? – фыркнул Илья. – На собаках поедем. Правда, собака? – Он потрепал Финна по меховому затылку.

– Пойдем внутрь, что ли. Собираться будем.

В Скатке сегодня никого, кроме Эльзы, не было. По этому поводу она устроила приборку, но приборку странную. По полу без всякой системы было разложено скопившееся барахло, Эльза ползала туда-сюда и напевала под нос.

– Эльза, а у тебя намордник есть? – спросил Влад с порога.

Эльза надолго зависла, не закончив движения.

– Ты считаешь, что у меня бешенство? Или это Илья кусается по ночам? – Она изобразила репортерскую заинтересованность.

– Эльза, ты дура.

– Знаю. Сейчас поищем. Не боись, будет тебе намордник.

Она задумчиво остановилась у кучи походной амуниции, сунула руку в недра и вытащила потертый кожаный аксессуар:

– Вот, нашла. Интересно только,