Моя мать прокляла мое имя - Анамели Сальгадо Рейес

принести ее для игры «покажи и расскажи»[96]. Я заметила, как ты смотрела на меня вчера, когда наблюдала этот странный балаган. А я тебе сказала, что это cosas del diablo.

– Потрясающая идея! – с искренним удивлением восклицает Фелиситас. – Просто не могу поверить, что ты сама до нее додумалась, но я совсем не об этом.

– Не об этом? – Ольвидо недоверчиво косится на Фелиситас. – Тогда о чем?

Выпрямив спину, чтобы казаться увереннее, Фелиситас откашливается и говорит:

– Скажи мне, откуда ты знаешь столько секретов местных жителей? Ты умеешь читать мысли? Может, ты экстрасенс?

– Экстрасенс? – Ольвидо смеется. – Что за глупость. Люди не могут читать чужие мысли. С чего вдруг тебя это интересует?

– С того, что тут явно какая-то тайна, а я не люблю, когда от меня скрывают тайны.

Выражение лица Ольвидо смягчается:

– Никакая это не тайна. На твой вопрос кто угодно ответит. Ладно, давай считать это тайной. Если я ее открою, что получу взамен?

– А тебе обязательно что-то получить взамен? По-моему, я и так тебе помогаю.

– Ты помогаешь мне ради собственной выгоды. Тебе надоело слушать, как я учу тебя чистить зубы, разве нет?

– Ну хорошо. – Фелиситас подается вперед. – Тогда секрет за секрет. Можешь спросить меня о чем угодно, и я отвечу честно. Кляну… обещаю. Не начинай! Я уже исправилась.

Ольвидо кивает:

– Звучит разумно. Я согласна. Ответь на вопрос, причем ответь честно, потому что я сразу пойму, если соврешь. Помни…

– Да-да, ты старая, мудрая, ты мать и все такое прочее.

Ольвидо с досадой закрывает глаза.

– Твоя… – начинает она, запинается и замолкает. Смотрит в пространство над головой Фелиситас, словно там прячутся нужные слова. – Твоя мама меня ненавидит? – решительно спрашивает она.

Фелиситас вздыхает.

– Нет, – отвечает она без всяких эмоций. – Она тебя любит.

Ольвидо хлопает ладонью по столу:

– Что ты вздыхаешь? Это очень важный вопрос. За последние несколько недель она так и не проявила свою любовь.

– Мама столько плакала. Разве этого недостаточно?

– Нет! Конечно, недостаточно. Я не знаю, почему она плачет. Потому что скучает по мне? Потому что жалеет, что не попросила прощения? Потому что злится? Или она просто голодна и устала?

– В прошлый раз, когда я спросила ее об этом, ты сбежала.

– Потому что она разозлилась!

– Ну вот тебе и ответ. Хотя, – продолжает Фелиситас, видя слезы в глазах Ольвидо, – он неверный. Она тебя любит. Я знаю, что любит. И я ответила честно.

Ольвидо устало улыбается и встает.

– Иди за мной, – командует она, пересекает кухню и выходит в коридор. Она ждет Фелиситас на заднем дворе, пряча что-то за спиной. – Это, – говорит она, когда Фелиситас подходит, – только что сорванная мята. – Она протягивает маленький ярко-зеленый листик и осторожно кладет его Фелиситас на ладонь.

– И что?

– Ты когда-нибудь пила мятный чай? Из свежей мяты? Не магазинный?

– Ты уходишь от моего вопроса? Я вообще-то спросила…

– А я вообще-то отвечаю. Ой, извини, я тебя перебила. Что чувствуешь? Раздражает, правда? Смотри, – говорит она, похлопывая по краю вазона с мятой. – Сорви еще несколько листочков и приходи ко мне на кухню. Я вскипячу воду.

– Вот, – буркает Фелиситас, вернувшись в дом. Она небрежно бросает горсть листочков на столешницу рядом с закипающим чайником. – Этого хватит?

Ольвидо охает и собирает листья с такой осторожностью, словно ухаживает за раненой птицей.

– Что ты наделала! Там только голый стебель остался? Удивительно, что это ваше растение еще живо.

– Ты имеешь в виду Пепе?

– Ты придумала растению имя?

– Конечно, – невозмутимо отвечает Фелиситас. – Это член семьи.

Ольвидо встряхивает головой, прогоняя недоумение:

– Забудь. Просто смотри.

Фелиситас следит за руками Ольвидо, пока та возится с посудой. Процесс приготовления медленный и скучный. Мяту надо промыть, разорвать, положить в чашку и залить кипятком. Кусочки мяты кружатся, всплывают на поверхность, стремясь выбраться из своего горячего океана, но не могут сделать это самостоятельно.

– Сейчас мы его подсластим, – говорит Ольвидо, аккуратно выуживая кусочки мяты ложкой. – Принеси мед, пожалуйста. – Вытерев ложку полотенцем, она опускает ее в стеклянную банку, которую открыла Фелиситас, и зачерпывает немного золотистой тягучей массы. – Этого хватит? – спрашивает она, размешивая мед. – Я знаю, кофе ты любишь несладкий, но, думаю, это тебе понравится.

– Как скажешь, – бормочет Фелиситас.

– Хорошо, держи. – Ольвидо протягивает ей чашку. – Осторожно. Возьми за ручку. Очень горячо. А теперь, прежде чем попробуешь, скажи, о чем ты не хочешь, чтобы я знала? О чем-то одном.

– Что? – Фелиситас ставит чашку и трет обожженные кончики пальцев о рубашку, Ольвидо повторяет вопрос. – Зачем мне говорить тебе о том, о чем я не хочу, чтобы ты знала, если я не хочу, чтобы ты об этом знала?

– Затем! – сердито кричит Ольвидо. – Не нужно рассказывать в подробностях, просто назови общую тему. Например, есть ли мальчик, который тебе нравится?

Фелиситас замирает в замешательстве.

– Пей чай, – приказывает Ольвидо, и Фелиситас подчиняется. – Итак, тебе нравится какой-нибудь мальчик?

– Нет! – восклицает Фелиситас. – Подожди, это что, какое-то любовное зелье? Я так и знала! Ты же bruja![97]

Ольвидо сдергивает полотенце с ручки плиты и шлепает им по здоровой руке Фелиситас.

– Что ты такое говоришь! Ведьмы служат дьяволу. И если бы я могла делать любовное зелье, как думаешь, я бы не напоила им твою маму и Кайо? Знаешь что? Забудь. Я попыталась показать, а не рассказать, потому что думала, ты мне не поверишь, но теперь я уверена, что ты поверишь, даже если я скажу, что Папа Римский – вампир.

Фелиситас в изумлении открывает рот:

– А Папа Римский вампир?

– Нет! – Ольвидо выдвигает стул и театрально падает на него. – Чай. Он должен заставить тебя говорить мне правду.

Фелиситас садится напротив бабушки:

– Продолжай.

Ольвидо приподнимается и придвигает стул поближе к столу.

– Когда люди едят то, что я приготовила, они рассказывают мне разные вещи, – объясняет она. – Иногда они хотят их рассказать, иногда нет, но что бы они ни говорили, это всегда правда.

– Ага, конечно. – Фелиситас саркастически улыбается и тянет руку через стол: – Передай мне чай. Я сейчас задумаю число от одного до десяти, а тебе скажу другое. – Она дует на чай и отпивает глоток. – Я задумала число «шесть»! – тут же объявляет она. Ее глаза округляются, она осторожно ставит чашку на стол и шепчет: – Я хотела сказать «восемь». (Ольвидо мрачно кивает.) Что такое? Не нравится, когда тебе говорят правду?

– Не всегда. Иногда правда причиняет боль.

– Наверное, но я бы хотела слышать правду, а не ложь, потому что правда причиняет боль иногда, а ложь – всегда. Значит, люди поэтому