Фантом Я - Ольга Устинова

Лежа с ней, растерзанной его солдатской страстью, на узкой гостиничной койке, Григорий сказал: «Я не знал, что такое существует».

Александра сказала: «На земле нет истины. Истиной обладают только боги. Сегодня ты коснулся Олимпа. Так любят только боги».

Он сказал: «Я думал — я сгорю».

Она сказала: «Ты даже не опален, ибо достоин любви богов».

«Колдовские чары», — подумал Григорий. — «Моя колдунья меня здорово приворожила».

Александра уловила его мысль и сказала: «Тебе никогда не удастся уйти от этого, центурион, разрушающий храмы богов».

Григорий сказал: «Христос сильнее».

Она сказала: «Мы будем всегда. И тот, кому мы будем нужны, до нас дозовется. Нельзя безнаказанно убить бога. На смену Христу придут другие боги, и люди будут платить за убийство Христа, как сегодня платят за убийство олимпийцев. И он уйдет. Но тот, кому он нужен, всегда до него дозовется. Потому что боги бессмертны».

Он спросил: «Значит, ты хочешь, чтобы я отказался от Христа во имя твоих богов?»

Она прикоснулась губами к его обнаженному плечу, отчего по его телу пошел волшебный ток, и спросила: «Не получил ли ты уже священный дар от богини Венеры? Или ты считаешь, что я была дана тебе твоим злоенравным Христом, стегавшим плетью торговцев в храме?. Ты принят великолепным Олимпом. Венера любит тебя через меня. Но берегись ее немилости. Не будь неблагодарен, Григорий. Если хочешь знать — с любыми богами, в тебя уверовавшими. Безверию — безверие. Отвергающему — одиночество».

Григорий вдруг почувствовал ужас потери ее. Он спросил: «Чего же хочет от меня твоя богиня?»

«Твоего экстаза и твоей службы и преданности. Твоя страсть — фимиам для нее. Твой экстаз — ее пища. Не оставляй богиню голодной. Ты питаешь ее, как она питает тебя. Между вами — договор. Я никого, кроме тебя, не полюблю больше».

«А служба?» — спросил Григорий.

Александра сказала: «Храм должен выжить».

Он был потрясен: «Но ведь это было бы чудо! Распоряжение самого императора! Только делающая чудеса, как ты, может в это поверить».

«Иди ко мне, Григорий», — сказала она.

Они снова любили друг друга. Григорий растворялся в свечении жрицы. Он получал наслаждение каждой клеткой. Они были едины. Два поля слились в одно и жадно поедали друг друга. Он стал богом, как она — богиня. В этот момент они знали о взаимной любви все. Он скользил в ней, доставая цветок ее матки, чтобы оплодотворить его нектаром своей мужественности. Она забирала его в себя навсегда. Ибо это было бессмертно. И когда они оба не выдержали и оросили друг друга семенем, пришла блаженная истома. Мир отодвинулся. Существовали только они. Теперь уже друг для друга.

Над Босфором взошло южное грозное солнце.

Пылающий апельсин втиснулся и вписался в раму целиком, как раз когда подошла к окну жрица — обнаженная, со смоляными волосами, затянутыми в конский хвост, и встала силуэтом в этот истекающий жаром круг.

У Григория вновь перехватило дыхание. Она умела быть вне-земно прекрасной и устрашающе внеземной.

Она пылала вместе с солнцем. Горела, не сгорая, в этом фантастическом медальоне.

И снова вместе. Они лежали на узенькой кровати, усталые, и Григорий знал, что этого не может быть, потому что не может такого быть никогда.

Сказка, на секунду превратившаяся в реальность.

Григорий не верил, что сейчас это все не исчезнет. Он обхватил жрицу за обнаженные плечи и закричал:

— Не исчезай! Богоподобная. Ты мой миф. Ты моя легенда. Я больше ничего не хочу от жизни. Кроме тебя. Без тебя я не хочу жить. Я ничего не знал о любви. Я брал наложниц, я не любил. Я боюсь, светозарная. Я боюсь потерять тебя.

Григорий вернулся на свой постоялый двор с ощущением переродившегося. Что это было? Этому не было места в его привычной рутине. Этому не было места в реальности вообще. Царица неземного. Она сделала его жизнь идущей в двух измерениях. И вонь и крики постоялого двора доказывали ему это, ударяя по нервам, только что отключенным, или настроенным как гитара, на другую тональность.

Обретя, или коснувшись иного мира, он стал беспомощен против тяжелых вибраций этого. Он был за горизонтом, на стороне неба. И все, что заставляло его пересечь черту обратно, затягивало его необходимостью существовать и отзываться действием на крик осла и поклоны хозяина и постояльцев, вызывало раздражение и удивление — зачем оно, все это грязное и вонючее существует. И зачем он здесь.

Явление Александры требовало храма. И он понял, что надо защищать храм, как то единственное, где она может существовать, чтобы не погибнуть, раздавленная тем, что теперь давило его.

Григорий был в жизни как на войне и не уважал красноречие. Григорий уважал четкую команду и реагировал на нее мгновенным подчинением. Теперь он столкнулся с силами, которые подчиняли его бессловесно. Это не был окрик и яростное: «Иди!». Это был тихий зов непознаваемого, из глубины того мира, в который вовлекла его Александра, и которому он теперь и сам принадлежал.

Не только тело подчинялось этому зову. Он хотел подчиняться весь. Он искал этого подчинения. Храбрый преторианец искал подчинения женщине. Сама Венера через нее коснулась его. И Григория не стало. Лишь счастливая тень Александры. Не боязнь смерти — лишь небоязнь смерти за Александру. Его богиню.

Страх? Только за Александру. Что будет с ней, когда запылает храм? Или рухнет в рану земли, ставшей могилой могущества олимпийцев, которым нет больше места на этой планете.

Воином какой армии мог стать Григорий в войне богов?

«Венера, прими меня твоим защитником», — все, что пробормотал он в растерянности, пытаясь уснуть. «Твоим солдатом».

Александра ждала приема у императора.

Она, и робкий сегодня с ней Григорий, бродили по Константинополю, ничем не занятые. Город поражал их простором прямых проспектов. Через них шла энергия жизни к сердцу его — площади с дворцом императора Феодосия и министерскими зданиями. Василевск жил в шике.

Однажды, в одном из прилегавших к дворцу строений, они набрели на зал с статуей Зевса, работы все того же потрясающего Праксителя. Излучение золота от гигантской статуи наполняло зал, и всемогущий бог парил вдоль мозаичного пола в славе великолепного Олимпа.

«Воры!» — гневно крикнула Александра. «Они разворовывают славную Грецию, и используют наших богов на жалкую долю украшения их басурманского города. Посмотри на их базилики, на их только что отстроенные хоромы», — вне себя бормотала Александра, обращаясь к Григорию, а может, ни к кому, пока он настойчиво уводил ее от внимания насторожившейся чернокожей охраны.