Фантом Я - Ольга Устинова

Решение ехать в Константинополь просить о милости императора Феодосия пришло как с неба. Но прежде надо было задержать центуриона в его официальных действиях. И Александра решила прибегнуть к единственному что умела — колдовству в союзе со своей несравненной по любовной власти богиней Венерой-Афродитой.

Носилки пробирались шумными узкими улицами Афин, режущими слух многоголосием переклички торговцев всего на свете.

Жрица Александра жила над рекой, в маленьком домике, служившем ей и местом для жилья, и ее собственной мини-лабораториейхрамом для общения с потусторонними спиритами и богами Олимпа. С помощью этих ее мощных надежных друзей она любила заглядывать в будущее и читать своим посетителям, за небольшие деньги, их личную ближайшую и дальнюю судьбу. Боги даровали Александре дар предвидения и привилегию чтения будущего.

В центральном зале ее домика стоял постоянный запах сожженных волшебных мистических трав на треножнике посередине его. Узкое оконце концентрировало на этом треножнике интенсивный луч света, а ночью здесь кадили лампы с маслами роз, жасмина и мирта, в зависимости от того, кого заклинала жрица в ту ночь, кого вызывала в материальный мир для откровения.

Этой ночью Александра бросила щепотку душистых трав на тлеющие угли треножника и опустилась на колени у домашнего алтаря. Сердце ныло от боли о случившемся и руки ее дрожали.

— Нет, дорогой мой центурион, гордость преторианской гвардии, — шептала в ярости жрица, подбрасывая душистые травы на огонь алтаря. — Тебе не удастся так просто отобрать храм у могущественной богини. Я остановлю тебя чарами и силами, с какими никогда раньше ты не сражался, мой храбрец. Посмотрим, как поможет тебе взмах отточенного меча, как прикроет тебя щит из кованого металла, как закроет твою красивую голову прочный шлем от безумия страстей, подчиненных лишь одной великой богине чувств — моей Афродите.

Ты не придешь ко мне так запросто во второй раз, солдат императора. Ты приползешь ко мне на коленях, умоляя о любви простую жрицу великой Афродиты Александру.

Она снова подбросила по щепотке афродизиака на тлеющие угли треножника.

— О Афродита, властительница сердец человеческих, очаруй свой храм — пристанище влюбленных и ищущих любви. Да не пересечет нога завоевателя-римлянина порога твоей обители без мольбы о помощи. Околдуй ступени и колоннады, алтарь и статуи храма твоего олимпийской силой защиты. Да не посмеет и оробеет тот, кто придет с злым умыслом чужих богов, подняться по ступеням цветущего храма. Зажги в сердце его пламя любви к тебе и страх оскорбить обитель твою.

Зачаруй каждый шаг, ведущий в твой храм, чтобы не в своих позорных обязательствах шел он к тебе в твой дом, но в чаду и жару страсти полз к тебе на коленях, не помня о страшном поручении своих начальников.

Да опустится заклятие на круглый храм в зелени и ни один не пройдет без личной мольбы к тебе, произнесенной на коленях.

Величайшая, могущественная, нет сильней тебя для сердец человеческих. Гибнут боги, великие олимпийцы. Час пришел. Научи меня в эту страшную минуту что делать. Как спасти твой храм. Твой дом будет поруган и скоро отдан новому богу. Твои изумрудные глаза пойдут на украшение его одежд.

Восстань, богиня! Отрази стрелы их ненависти. Просвети разум мой, помешанный от горя. Докажи мощь свою врагам богов Олимпа.

Так плакала и молилась на коленях жрица Александра.

В ту ночь, когда жрица Александра вызывала Богиню, Григорий спал в казарме Преторианской гвардии сном честного солдата императора, без сновидений. Внезапно, как от толчка извне, он вскочил на своей жесткой койке, опустив ноги на каменный пол узкой с круглым окном комнаты.

Он ясно увидел жрицу Александру, протягивавшую к нему руки, проявившуюся в углу комнаты. Та, кого он называл и ощущал как богоподобную, о чем-то молила. Он не знал — молила ли она его, или свою богиню, но, если не его, то что она делала в его комнате?

Григорий не чувствовал себя окончательно проснувшимся. Ему казалось, что он еще спит. Или бредит. Григорий протянул ей навстречу руки — своей богоподобной по красоте, и его обдало электричеством ее существа. Среди всех ядов земной оболочки он увидел ее свет. На него от нее полыхало изумрудным излучением. И корона в виде сердца на ее голове призывала к страсти.

Потом она вдруг исчезла, как будто ее никогда и не было. Григорий же продолжал сидеть на своей койке с любовным зудом по всему телу.

— Зачем ты приходила, богоподобная? — спросил он, направляя свой вопрос в тот угол комнаты, где она только что проявилась.

Там оставалось только легкое свечение.

Григорий не был трусом. На его боевую тунику и доспехи не раз брызгала вражеская кровь. Но электрического видения он испугался. Видение нельзя поразить мечом. И латы от него не защитят. Сила и храбрость здесь бесполезны. К тому же он полюбил свою богоподобную. Никогда еще женщина не была для него столь мучимо хотимой. Григорий понял и почувствовал ее призыв покориться власти богини любви Афродиты, ее богини. Как если бы у него в груди зажегся зеленый светильник желания. Огонь поедал все тело Григория. Он пылал.

Как же мог он теперь взять десять солдат и ворваться в храм ставшей его богиней Афродиты?

Пытка жгучим ядом. Безумие.

Отравлен. Где моя воля?

Он подошел, босой и раздетый, к кувшину с вином и выпил из кружки, не разбавляя водой. Но расслабление не приходило. Казалось, комната хранит невидимое присутствие жрицы Александры. Григорий был христианином. Он начал призывать Иисуса и святых. Но их он никогда не видел. А образ жрицы Афродиты потряс его как икона богоматери в христианской церкви, но эта икона принадлежала реальности. Его реальности. Он ощущал ее могущество, шедшее через нее от ее богини. Она исчезла, но воздух в комнате не прекратил светиться, медленно бледнея. Григорий чувствовал себя растерянным. Храбрый солдат не знал как сражаться с призраками.

День пришел — страшный для Григория и его жрицы.

Десять сверкающих на солнце медными доспехами и красными плащами солдат преторианской гвардии во главе с Григорием остановились у ведущей в храм Афродиты мраморной лестницы. Их плащи алели потоками гвардейской крови, хлестнувшей на них в боях.

Внезапно храм запылал как эмалевый светильник с свечой внутри, и в арке входа появилась перед ними жрица в льющемся из храма свете прибрежного моря на рассвете.

«Боже, внеземная жрица», — подумал Григорий.

Волна бирюзового света атаковала их, волна любовных