Фантом Я - Ольга Устинова

Мэт, со своего поста у проектора, обернулся на звук вошедших.

Марья Павловна легко и свободно подошла к пастору, не обремененная тяжестью ощущений или страха перед неловкостью. Марья Павловна все еще была свободна.

На обычное «хау а ю» ответила механически «квайт вел». Но, чтобы следующий его вопрос не заглушил стрекочущий аппарат, Мэт наклонился совсем близко к лицу Марья Павловны.

Марья Павловна замерла, потрясенная. Этот его наклон головы был на волос от поцелуя. Марья Павловна ощутила кожей лица теплоту его губ и воздух слов. Марья Павловна моргнула увеличенными втрое ресницами, отмахиваясь от наваждения. И чуть отступила назад. Марья Павловна еще долго потом ругала себя нещадно и немилосердно за этот испуг, переживая по ночам легкое движение вперед, вместо того движения назад, которое она совершила на самом деле.

«Марья, что ты сделала?» — ссорилась с собой Марья Павловна, критикуя и жалея себя. Если бы в тот момент Марья Павловна не была заморожена признанным самой и зафиксированным ею самой в себе отсутствием в ней пастора, момент не потряс бы ее своей неожиданностью.

Лишь отпрянув от пастора, Марья Павловна тут же произнесла себе и ему приговор ярким выразительным потоком не высказанных вслух эпитетов. Здесь встретилось и «паршивый провокатор», и «безнадежная дура» и ряд других по адресу продолжавших обмениваться мягким шепотом сторон.

Проектор бил лучом в экран, но часть света от его лампы попадала сбоку на лицо пастора, когда в движении разговора он приближал свое лицо к лицу Марьи Павловны. Марья Павловна заметила, однако, что он мог бы и не попадать в периферийный свет лампы. Марья Павловна тоже сохраняла движение разговора так, чтобы время от времени попадать лицом в боковой свет проектора, решив, что если они не будут прятаться в тени, то будут выглядеть естественно. Шальная мысль накрыла Марью Павловну. Возможно, что это была ее собственная ответная провокация? Даже если бы Марья Павловна, не дрогнув, подалась вперед, остановившись на реальный волосок от губ пастора, кто может усомниться в простом выражении внимательности к близорукому? Почему бы не шевельнуть трижды увеличенными ресницами у самого лица пастора? Нет. Ничто не возможно, кроме мысленно дожитой для обоих концовки их взаимного движения друг к другу. Но это было бы событием в бедной на события жизни Марьи Павловны.

Марья Павловна много раз возвращалась к переживанию неслучившейся концовки, мысленно, в фантазии, прижимаясь к губам пастора, изучая их вкус, теплоту, мягкость, как уже однажды, в Риме.

Весь следующий день Марья Павловна, сидя за столом, держала перед глазами статью о классификации почв Сибири, а видела губы пастора, так близко движущиеся от ее собственных. Марья Павловна фантазировала, развивая сюжет любви ее и пастора.

Выглядело так:

Марья Павловна лежала больная без движения в постели. Синьор Энрико раздражающе метался из коридора в комнату, вопрошая не сбегать ли в аптеку, не дать ли то, не дать ли сё. Марья Павловна закрывала глаза в отвращении ко всему. Забывалась в бездумии и бесчувствии.

Как оказался пастор у постели? Пришел вернуть пишущую машинку, которую одолжил у нее для каких-то своих церковных объявлений для эмигрантов, и действительно для этого навестил дом Марьи Павловны? Возможно. Впрочем, единственный возможный вариант. Почему никого больше не было в комнате? Куда ушли синьор Энрико с Катюшей? Вряд ли чтобы Катюша удалилась с кем-то без мамы. Нереальный вариант, впрочем, допустимый. Может быть, они смотрели телевизор в гостиной. Катюшу от телевизора не оторвешь. Но если кто-то приходит к матери, телевизор уйдет на второй план. Опять нереальный вариант. Но допустимый. Иногда бывают «такие мультики!» — Предположим. Надоедливого синьора Энрико тоже не выключишь. Этот будет охать рядом и рассказывать как бедной Марье Павловне плохо, взывая о поддержке. Ладно, все ж таки пусть сидит в гостиной, Марья Павловна хотела остаться наедине с пастором и осталась.

Почему он бесцеремонно сел к ней на постель? — В комнате не было стульев. В комнате их действительно не было. И пастор действительно одалживал машинку.

— Что случилось? — голос его звучит так мягко.

Марья Павловна улыбнулась с легкой иронией по своему адресу и пожала плечами: «Я не знаю». Откуда появились силы и желание реагировать? Пришли вместе с этим человеком.

Мэт сидел так близко. Бедром Марья Павловна ощущала тепло его бедра. Этот пастор всегда хотел быть поближе к душе, забывая, сколь волнительна его физическая оболочка, забывая, сколь рискованно приближаться к душе женщины.

* * *

Марья Павловна коснулась Бога, коснувшись пастора. Пастор больше не мог уйти из жизни Марьи Павловны, приговоренной на любовь к пастору.

С тех пор как пастор, держа ладонь Марьи Павловны в своей, вовлек Марью Павловну в молитву, с тех пор как Марья Павловна впервые в жизни молилась как ее научили, с тех пор как Марья Павловна испытала во сне то, что испытала, посланное ей откровение, ее вовлеченность в Бога, как вовлеченность ее в пастора, стала частью Марьи Павловны.

Марья Павловна чувствовала расслабляющую эйфорию от присутствия в ней образа пастора. Ее наполненность образом пастора дарила ей блаженство, не испытанное ею раньше. Пастор являлся ей и присутствовал в ней когда хотела того Марья Павловна. Его присутствие расслабляло и восхищало Марью Павловну. Марья Павловна не чувствовала скуку работы, которую приходилось ей выполнять за столом и с учениками, отсутствуя в работе мыслями.

Настоящее присутствие пастора в ее жизни дарило ей напряжение. Марья Павловна теряла свободу движения, спотыкалась в разговоре, забывая слова, и наслаждаясь обществом пастора лишь когда покидала зал церкви и переживала все пережитое внутри себя. Исчезало напряжение прошедшего и приходило блаженство воспоминания. Исчезало мучение реального состоявшегося свидания и приходило блаженство воображаемого.

* * *

В одну из ночей Марья Павловна летала над каналами родного города. Судя по скорости, с какой она там оказалась, Северная Венеция находилась в двух шагах от городка у моря. Марья Павловна, правда, уже перестала считать Петербург чем-то далеким и недосягаемым как непоправимое прошлое. Марья Павловна теперь считала, что нет ничего дальше, чем непонимание одного человека другим, а расстояние не имеет значения. Полет потряс Марью Павловну ощущением невесомости. Марья Павловна летала во снах и раньше и всегда поражалась ощущению легкости и беспрепятственности полета.

Через один из таких снов Марья Павловна почуяла свою связь с пастором. Ей уже удавалось нащупать к нему дорогу во сне. Но этот сон открыл Марье Павловне секрет родства между нею и пастором. Слишком часто они встречались в мире, ощущаемом вокруг себя и